Молчун затопал к двери. Глеб прислонился спиной к холодной, влажной стене и задумался. Если и бывают на свете безвыходные ситуации, то это была одна из них. Ему ни за что не выбраться из погреба. А если так, то выход есть лишь один: дождаться охоронцев и попытаться убедить их в том, что пользы от головы Первохода им не будет никакой. Ну а если они не послушаются – вступить с ними в бой и победить. Или сдохнуть. Это уж как повезет.

Наверху громыхнула дверь, а затем послышались чьи-то тяжелые шаги. Глеб прислушался.

– Бу-бу-бу-бу… – заговорил кто-то.

Говорил он тихо, и слов было не разобрать. Понятно было одно – говорит мужчина.

– Бу-бу-бу-бу… – ответил ему другой голос, по тембру – голос Молчуна.

Глеб насторожился и крепче сжал в руке меч. Интересно, кто это пожаловал? Что-то снова громыхнуло наверху, затем что-то упало на половицы. Потом послышался такой шум, будто кто-то что-то волок по полу. Глеб ждал, угрюмо поглядывая наверх.

Прошло еще около минуты, а затем наверху лязгнул засов, и крышка погреба распахнулась.

– Первоход! – услышал он знакомый голос. – Первоход, ты здесь?

– Да! – отозвался Глеб и отпрянул от стены. – Спусти сюда лестницу!

– Я брошу тебе веревку. Лови!

Конец веревки упал Глебу в руки.

– Выбирайся! Я держу!

– Хорошо!

Глеб вложил меч в ножны, уцепился за веревку и полез наверх. В последний раз он делал что-то подобное еще в школе, на уроках физкультуры, когда физрук заставлял их часами карабкаться по канату. Сейчас приобретенный в школе навык сослужил Глебу хорошую службу. Прошло несколько секунд – и он оказался наверху.

Молчун сидел на стуле и сжимал ладонями разбитую в кровь голову.

– Чем это ты его? – спросил Глеб у здоровяка.

– Кулаком, – ответил Хлопуша.

– Поднял руку на родного брата… – со злостью прорычал Молчун, не отнимая ладоней от головы. – Я это тебе припомню.

– Знаю, что припомнишь, – сказал Хлопуша. – Только ведь и мне есть чего припомнить, брат.

Молчун глянул на здоровяка исподлобья и усмехнулся.

– Вот как? Угрожаешь мне, щенок?

– Это я раньше был щенком, братец. А таперича я большая собака. Гиблое место научило меня лязгать зубами и кусаться. Не связывайся со мной.

– Гиблое место научило тебя тявкать! – презрительно проговорил Молчун. – Но не всякий, кто тявкает, имеет зубы.

Хлопуша вздохнул.

– Эх, брат, брат… И чего я такого сделал, что ты так на меня взъелся? Вот и к Пастырю я ушел из-за тебя. Коли б не ушел – сожрал бы ты меня совсем, сжил бы со свету.

– Вранье, – поморщился Молчун. – Ты ушел к чародею, потому что слаб духом. Я много лет пытался сделать из тебя мужчину, но ты так и остался толстым слизняком. Хорошо, что отец не дожил до такого позора.

Несколько секунд Хлопуша стоял неподвижно. На лбу у него выступила испарина, губы слегка побелели.

– Эх, брат, брат… – вздохнул верзила. – И откуда в тебе столько злобы? Видать, и правда Гиблое место иссушает людские сердца.

Глеб, посчитав, что его присутствие здесь больше не требуется, сказал:

– Мне пора. Хлопуша, будь осторожней с этим выродком. А ты, Молчун, запомни следующее: ты просил, чтобы я вернул тебе брата. Я его тебе вернул. Теперь я тебе ничего не должен.

Молчун отнял руку от окровавленной головы, взглянул на Глеба ненавидящим, полным ярости взглядом.

– Мы не в расчете, Первоход, – дрожащим голосом пробормотал он. – Сейчас ты силен и настороже. Но когда-нибудь ты расслабишься. И тогда я приду за тобой. Я приду и убью тебя, Первоход.

Глеб усмехнулся:

– Да, да. Конечно. Но для этого тебе придется встать в длинную очередь. Бывай, здоровяк! – Он подмигнул Хлопуше, поправил на поясе ножны и зашагал к двери. Открыв дверь и перешагнув порог, Глеб снова остановился. Глянул на Молчуна вполоборота и сухо произнес:

– Забыл сказать. Твой брат мне понравился. Вздумаешь снова его обижать, вернусь и заткну твоей головой дымоход.

Глеб вышел в сени, прошел их, распахнул дубовую дверь и вдохнул полной грудью свежий ночной запах улицы.

Полчаса спустя Глеб сидел в кружале и пил олус. После всех испытаний этого тяжелого дня ему хотелось снова почувствовать себя обычным человеком. Нормальным обывателем начала двадцать первого века.

Этот чертов олус был так похож на пиво… А деревянные столы кружала так сильно напоминали столы любимого спортбара… Если не смотреть на бородатые морды и не прислушиваться к голосам, можно вообразить себя в Москве.

Потягивая олус, Глеб привычным жестом задрал рукав на правой руке. Чуть повыше запястья красовались белесые шрамики. Словно зарубки на стене тюремной камеры. Когда-то их было десять, но теперь осталось шесть. Когда последний шрам сойдет, Глеб снова окажется дома.

Интересно, как это будет? Он крепко зажмурит глаза, а когда откроет их – вдруг увидит перед собой стены своей «двушки» на Профсоюзной? А может быть, это будет офис, компьютер и Памела Андерсон, демонстрирующая с экрана монитора свои силиконовые сокровища?

Глеб горестно усмехнулся. Боже, сколько времени прошло с тех пор! Пожалуй, ему уже никогда не стать прежним. Сумеет ли он снова почувствовать себя своим в XXI веке? Сумеет ли пить с приятелями пиво, слушая их болтовню, и не думать о том, что где-то рядом притаились оборотни? Сумеет ли, прогуливаясь с девушкой по вечернему городу, не напрячься от воя потревоженной сигнализации, донесшегося с автостоянки. Сумеет ли привыкнуть к тому, что вспыхивающие во тьме яркие точки – это не налитые кровью глаза волколака, а подфарники автомобилей и неоновые всполохи рекламного завлекалова?..

И не набросится ли он однажды, размахивая ножом, на автомобиль, приняв его за невиданную тварь из Гиблого места?

Глеб вздохнул и отхлебнул олуса.

Хорошо бы снова очутиться дома, но так, чтобы ни о чем не помнить. Чтобы при слове «упырь» вспоминать не ходячих мертвецов, а физиономию Петьки Самойлова из финансового отдела, который с завидным постоянством задерживает Глебу начисление гонораров.

Глеб снова усмехнулся, но тут же согнал усмешку с губ. К столу, за которым он сидел, приближались двое мужчин. Один был дородный и осанистый, со светлыми усами и такой же светлой бородой. Второй – его полная противоположность, тощий, редкоусый, морщинистый. Лишь одно было общим у незнакомцев – оба одеты неброско, но дорого, а оружие, висевшее у них на поясах, было украшено золотом.

Остановившись у стола, незнакомцы пристально посмотрели на Глеба. Затем осанистый спросил: