Дела барона. То ловили большевистских агитаторов, Сухэ-Батора шпионов, теперь новый приказ — брать на мушку мародеров и нарушителей воинской дисциплины. Перед дальним освободительным походом в Советскую Россию — никакого разгильдяйства, пьянство — каленым железом. Не дивизия — монолит, боевое товарищество на вере, Четыре Угла Азии под одной крышей.

Торжественное открытие на постоялом дворе аристократического клуба барон таки чуть не сорвал. Без этого, ну никак, такой характер… Четверо из Азиатской дивизии — три забайкальских казака и монгол из добровольцев — почему-то решили, надоумил кто-то в шутку, что купец Тулумбасов у себя в винной лавке прячет не коньячный спирт, а самый настоящий коньяк, не иначе, как «Шустовский». Удальцы решили рискнуть и ночью, сбив прикладом замок, вломились в лавку, закутав лица казачьими башлыками. Коньяка не нашли, зато проснулся Тулумбасов и дуэтом с женой поднял истошный крик на всю Ургу. Налетчиков схватили, суд был недолгий. Унгерн несколько раз прошелся вдоль выстроенных в ряд, оцепеневших пойманных казаков и с ними монгола, вглядывался в испуганные лица, будто искал кого-то. Наконец ткнул плетью-ташуром в рыжего детину со связанными за спиной руками — «Этого повесить! Сей момент вздернуть на телеграфном столбе у двери, которую они, собачье племя, выломали! Сей момент!..». Фигура в синей шинели закачалась на перекладине для натянутых вдоль улицы проводов. Оставшиеся разом сглотнули набежавшую слюну, собрались перевести дух. Унгерн сделал движение, будто решил уходить, но передумал и вернулся к стоявшим на вытяжку мародерам. Ткнул плетью в следующего — «За компанию, чтобы первому было веселей, рядышком на перекладину и этого!». Казака уволокли. О пощаде никто просил, но не выдержал купец Тулумбасов и с женой бросился перед бароном на колени: «Помилуй, батюшка, вели отменить казнь! Зачем нам такое перед лавкой, прости господи, украшение, кто теперь сюда зайдет покупать? Разбегутся покупатели! Прикажи увести молодчиков ентих в другое место, от нас подалее!». Не обращая внимания на крики и причитания супругов, барон подумал еще немного и вскоре на столбе закачалась вся четверка. Трое в синих казачьих шинелях со связанными за спиной руками и монгол в походном стеганом халате, золотые погоны с перевернутой свастикой.

Все это происходило недалеко от постоялого двора, где хозяйничали Денис с Чижиковым. Вместе с кучкой любопытных они отправились к лавке посмотреть. Смотрели недолго, потому как Денису стало не хорошо, а Чижиков такого уже насмотрелся. В контрразведку Сипайлову пришлось занести внеочередное воздаяние и столб к радости купца Тулумбасова уже на следующий день был освобожден от мрачных, четырежды повторенных напоминаний о бренности, скоротечности всего земного.

Открытие клуба решили не откладывать, тем более, что понаехали полюбоваться обещанными петербургскими аристократками светлейшие монгольские князья, оставив свои сотни-эскадроны, поблизости в нетерпении гарцевали сорви-головы из нойонов, младшие по чину сомон-зангины. Зашитые в набивные халаты, в матерчатые пояса, в енотовые шапки золотые слитки-ляны, взятые после боя из вражеского обоза на пику драгоценности готовились опять перейти в другие руки, заскучали по новым хозяевам, по настоящему делу.

На всякий случай, как все картежники суеверный, Чижиков пригласил на открытие клуба известного всей Урге шамана Улбанчи-повелителя псов. Он славился тем, что умел привлекать, прикармливать удачу, мог вызвать из небесной канцелярии и дать доброе начало всем делам. Его же волшебные псы — огромные и злющие бродячие собаки — вынюхивали прятавшихся по углам мангусов-демонов. Если демон принимал человечье обличье — такого сразу хватали за пятки. К удивлению Дениса, Улбанчи оказался довольно таки молодым парнем, только здорово заросшим и небритым, мог вполне сойти за бомжа, если бы не странный мундир трамвайного кондуктора с роскошными генеральскими эполетами. Мундир украшали диковинные российские и китайские ордена — за верную беспорочную службу, за выигранные сражения, за покоренные города и захваченные чужие земли. Но судя по расположению главным украшением служила почему-то медаль «За труды по первой всеобщей переписи населения России 1897 года». Шаман принялся издавать душераздирающие вопли, подпрыгивать, падать и корчится в конвульсиях. При этом не переставая колотил в свой бубен, гремел погремушками, бубенцами. Денис непроизвольно потянулся за айфоном — снять такое видео — это что-то с чем-то. Потом опомнился, заряд батареи нужно экономить, надолго его не хватит. Тем временем шаману начали подвывать приведенные им с улицы собаки — все вместе слилось в какой-то невообразимый гвалт. Денис толкнул Чижикова локтем и тот поспешил щедро отблагодарить своего гостя и его четвероногих помощников, затем всю компанию с почетом выпроводили.

Среди гостей были не только монголы, на огонек угадываемых уже с улицы непристойностей, зашли полюбопытствовать русские купцы, несколько офицеров Азиатской дивизии, какие-то субчики из недавно открытого Унгерном банка, сбежавшие от красных кооператоры сибирского Центросоюза, иностранные, застрявшие в Урге, коммерсанты. Лагода сразу почувствовал запах золота, хотя оно и не пахнет, но присутствие его в больших количествах, особенно в чужих карманах, в заначках, всегда ощущается, исходит от него некий посыл, дуновение, аура, от всего этого начинает щекотать в носу, влажными становятся ладони. Это вам не бумажки-доллары, украшенные масонскими символами и обеспеченные одним честным словом Северо-Американских Соединенных Штатов.[30]

Первый вечер в клубе как будто наладился. Уже образовалась нетерпеливая очередь смотреть через окошки волшебных ящиков генерала Сюя фотографии парижских бесстыдниц. За удовольствие покрутить ручку ящика — десять серебряных монет. Чтобы прокрутить всю ленту платить приходилось несколько раз. В зале появились барышни из подтанцовки — вспомогательный не основной состав для разогрева. Хочешь с такой красоткой полюбезничать, подержать ее на своих коленках — заказывай с клубной наценкой шампанское, вино, можно водку. Все ждали полночи — время, когда по крышам Урги начнет гулять небесный стрелок Хухедей-мерген и из своего лука собьет с неба лишние светила, погасит слишком яркие звезды. В клубе же Дениса Лагоды полночь — время, когда оживает магия трех карт, в ловких руках Чижикова пробуждается Ибикус. Из трех угадать нужно именно эту карту. Ставка — стопка золотых лянов. Выигрыш — рядом, за дверью. Лагода, в прекрасно пошитом китайским портным белом костюме, завитые по последней моде лучшим ургинским цирюльником белокурые кудри, своей тросточкой, как волшебной палочкой, эту дверь распахивает и на несколько мгновений в круге света появится она, аристократка из Петербурга, лучших кровей, пятьдесят подтвержденных поколений Рюриковичей. Бедняга Лапидус, бывший владелец магазина, откуда наряды так эффектно появившейся дамы были безвозмездно контрразведкой позаимствованы, простил бы этому жесткому миру многое. Простил, когда б увидел, как блистательны наряды богинь…

Дверь закрывается, дама исчезает. Ставки сделаны, начинается игра. Чижиков выкладывает три карты рубашкой вверх, предварительно показав всем Ибикуса-русского Джокера. Кажется, что карты даже не перемешиваются, а Чижиков просто проводит по ним ладонью и где Ибикус уже не угадать. Хитрая карта. Сегодня как-то по особенному взъерошенный, всклокоченный какой-то, карточный гений был похож на маленького монгольского чертика Джатистая, который жил на перевале Тарбагатая и проходящих через перевал путников заставлял играть с собой в карты. Проигравшие навсегда исчезали в окутавшем перевал густом тумане, а выигравшие у Джатистая могли продолжить свой путь уже с увесистым мешочком золота. Правда, спустившись с перевала в безопасное место, в мешочке вместо золота находили уже обычный мох.