— Дело в том… в том дело… — тянула с ответом, никак не могла решиться Тамара, наконец выдохнула такую трудную фразу. — Я сама нашла Чижикова и попросила взять меня в ваш мерзкий балаган! Попросила ничего тебе не говорить. И самое главное — я сама захотела, чтобы меня проиграли в три карты! Слышишь, жестокий, сама захотела! И теперь можешь делать с нами что хочешь, я твоя законная добыча…

Лагода открыл было рот для злых речей, дабы поведать что он о Тамаре сейчас думает, но разбушевавшийся в нем альфа-самец, приобретатель, вдруг скис, решил подальше от греха убраться туда откуда появился — в темные закутки подсознания, куда после Фрейда уже никто давно не заглядывал… Что после всего услышанного скажешь? Чтобы не сказал, выглядеть будешь полным дураком. Обретаем новые качества, делаем в самом себе неожиданные открытия. «Даже не думал, что могу быть таким, как на картинке из календаря…». Только что распустившаяся роза своими шипами кольнула прямо в грудь, стало больно и хорошо. Чтобы не спугнуть новые, незнакомые ощущения Лагода замолчал, сделал вид, что любуется проносившимися мимо перекошенными заборами ночной Урги. А где-то высоко в небе, над его головой, столкнулись две хвостатые звезды и рассыпались золотой пылью…

Москва, здание бывшего страхового общества «Якорь», март 1921

Залитым желтым тревожным светом коридором, шли двое. По стенам метались какие-то испуганные тени, много теней, хотя на весь коридор только эти двое: один в богемной, но лихо, по молодецки, сбитой набекрень кепочке, артистический галстук бантиком, усы, редкая бородка; другой желтолицый, в узкую щелочку пытливые глаза, обмундировка — роскошные кавалерийские галифе-шаровары, кожанка, тоже кожаная шоферская фуражка с красной звездой.

В коридор выходили обезличенные, без табличек и номеров. двери. Если кому куда нужно, то искомое помещение здесь находили согласно указанным маршрутам, по описаниям: «Прямо по коридору, налево третья дверь…» или «По лестнице в подвал, а там дежурного спросите…». В пустом коридоре спрашивать некого, но двое нужную им дверь нашли быстро. Обитая листовым железом, с прорезанным строгим окошечком-кассой возле которого так и хотелось занять очередь и смиренно дожидаться, когда о тебе вспомнят, выдадут по мемориальному ордеру положенное. Страховое общество «Якорь». Было. Но тех, кто выдавал попросили отсюда уже три года назад, а тех, кто получал… Да и выдавать особенно уже нечего: по обезличенным кабинетам теперь только ордера на аресты и обыски. Злые языки, недобитая контра упражнялись в расстрельном остроумии: «Был госстрах, а стал госужас!». Теперь в этом здании московская штаб-квартира ВЧК. На втором этаже кабинет Дзержинского. Про это узнали и в отчаянном восемнадцатом попытались с улицы забросить гранату, лимонкой поздравить с новосельем. Но «железный Феликс» именно тогда и стал железным — через гостеприимно распахнутую бронированную дверь успел вскочить в здоровенный, в человеческий рост, сейф-шкаф, реквизированный у выселенных страховщиков. Град осколков сейф только слегка поцарапал, но в деревянной мебели дырок понаделал, глубоко прошелся по стенам. Чтобы больше ничего не бросали, подступы к зданию закрутили, опутали по фронтовому колючей проволокой. Из окон на улицу стволы пулеметов.

В железную дверь гость в модной кепке кулаком, как здесь принято не грохнул, постучал по интеллигентски, остро согнутым пальцем. «Товарищ Бокий, Глеб Иванович, принимайте гостей!». Окошечко кассы распахнулось, невидимый в помещении за дверью визитеров узнал. Торопливо заскрежетали засовы. Дверь распахнулась. «Вячеслав Рудольфович, попрощаться пришли? Проходите…» — пригласил открывший дверь высокий мужчина в сером цивильном плаще, прикрывавшем армейские сапоги. Испытывающий, точно сфокусированный, настроенный на портретную съемку, взгляд.

Помещение, куда прибыли гости, выглядело удивительно — нечто среднее между кунсткамерой и трамвайным бюро находок, которые собрались куда-то переезжать. Часть содержимого было уже упаковано, таилось по чемоданам. узлам, корзинам и ящикам. Остальное ждало своей очереди. Сочеталось не сочетаемое. На письменном столе стоял немецкий шифровальный аппарат с клавишами, рядом в стеклянном, наполненном какой-то голубоватой жидкостью, сосуде — похожий на игрушечного крошечный ягненок с живыми глазками. По стенам развешаны диковинные деревянные маски, на вешалке — накидка из вороньих перьев. В углу загадочно поблескивали старинные зеркала из полированной бронзы. Рядом граммофон и аппарат звукозаписи на приготовленные стопкой грампластинки, от аппарата уходящий под потолок провод. И много потемневших от времени рукописей-манускриптов, старинных книг, разбросанных, расставленных, где попало по комнате.

Гость, которого называли Вячеславом Рудольфовичем, прошелся по комнате, осторожно принял с полки один из старинных фолиантов. «Молот Ведьм, уничтожающий Ведьм и их ереси, подобно сильнейшему мечу. Сочинение Генриха Крамера и Якоба Шпренгера» — вслух, задумчиво, прочитал он написанное немецкой готикой название.

— Товарищ Менжинский,[31] а вы мне лучше скажите, — нетерпеливо обратился к листавшему книгу гостю хозяин комнаты, — прочитали мой последний рапорт-сводку о таинственных происшествиях на китайской границе? Вынужден был обратиться к вам, нарушая субординацию, минуя непосредственное начальство и даже без санкции начальника иностранного отдела товарища Катаняна. Эти прочитали и начертали на моем докладе резолюцию: «Злоупотребление спиртными напитками во время выполнения особо важных заданий недопустимо. Участников спецоперации привлечь к ответственности и примерно наказать!». Так о подобных случаях, обо всей этой чертовщине знают и могут еще много чего рассказать местные жители по обе стороны границы. Причем здесь злоупотребление напитками, Вячеслав Рудольфович! За что наказывать наших ребят? Не наказывать, изучать надо! Ведь что произошло? Извините, напомню. Неуловимого хунгуза-бандита Чжао согласился сдать участник его шайки, кореец. Особая была у него примета — золотой зуб. В тайге чекистская опергруппа окружили избушку, где по сведениям корейца прятался неуловимый Чжао. С четырех сторон ворвались — внутри никого. Только за столом, со зловещей улыбкой на устах, убитый выстрелом в лоб кореец. Улыбка мертвеца с золотым зубом. В избушке оставили все как есть и поспешили оттуда выбраться, опасались засады. Когда наши ребята возвращались обратно, на полпути в лесной чащобе встреча — сидит на земле спиной к дереву, опять все тот же самый мертвый кореец. И зуб его золотой на том же месте, и улыбка… Подошли переправляться к таежной реке — мимо как раз не спеша проплывает мертвое тело. Опять он, улыбка, мертвый блеск золотого зуба. И подобных, про проделки этого самого Чжао, фактов из разных источников у меня, товарищ Менжинский, уже толстенная папка. Одним пьянством все это не объяснишь…