Ну, положим, от приставленных к Мохнатому Дому специально обученных Королевских слуг иного подхода ожидать не приходится, но и Базилио, даром что чудовище, которому, по идее, человеческие законы не писаны, смотрит на меня как на культурного героя, несущего Соединенному Королевству ужасы неминуемого прогресса, отчаянно завидует моей бесшабашности, но повторить подвиг, переночевать в собственном кабинете или хотя бы пообедать в спальне, не решается. Говорит, может быть, когда-нибудь в следующий раз.

Даже собаки оказались фраппированы моим поведением; умник Дримарондо время от времени проводит со мной душеспасительные беседы, в ходе которых пытается деликатно намекнуть на необходимость соблюдения некоторых общепринятых правил поведения. Впрочем, его-то как раз легко понять: оба пса любят мою компанию, а еще больше бутерброды, которые я вечно за собой таскаю, но бегать за мной по лестнице в башню им лень. Что, с моей точки зрения, только дополнительный плюс. Иногда.

В общем, на фоне общих укоризненных вздохов я почувствовал себя натурально анархистом, попирающим основы бытия, возгордился и объявил, что спать в кабинете – мое новое хобби. Теперь я так развлекаюсь, и точка. Непосвященным в таинства Истинной магии не понять. Окончательно обнаглев, я строго-настрого запретил производить в этом помещении так называемую уборку, то есть процесс изъятия у меня самых необходимых вещей с последующим захоронением их в тайниках, именуемых шкафами и кладовыми, и жизнь моя наконец-то наладилась, стала простой, понятной и предсказуемой. По крайней мере, в Мире появилось место, где можно держать книги на полу, лоохи на спинке стула, бутылку с бальзамом Кахара под подушкой, а запас сигарет – да хоть в стакане, предварительно его осушив. И твердо знать, что никто никогда никуда все это не уберет. Даже как-то глупо уходить из столь надежного убежища в какую-то дурацкую спальню только потому, что там, видите ли, есть так называемая «нормальная постель». Для человека, натренированного спать сидя в жестком служебном кресле, узкий короткий диван – практически королевское ложе. А я и есть такой человек.

Поэтому в том, что ранний летний рассвет я встретил в башне, на диване, укутанный в старое лоохи, успешно исполняющее сразу две роли, домашней пижамы и одеяла, в обнимку с полудюжиной книг, ни одну из которых не спешил дочитывать до конца, не было ничего необычного. Кроме, возможно, того обстоятельства, что я уже успел задремать: так рано я довольно редко засыпаю. Но длинный день после бессонной ночи, начавшийся с утреннего совещания и продолжившийся бесконечными вариациями на ту же тему, знатно меня ухайдакал.

Чем хорош неудобный диван: сон на нем не лишает бдительности. Когда я сплю в нормальной человеческой постели, у меня на голове можно пилить дрова. В самом худшем случае, я выругаюсь, перевернусь на другой бок, и усну крепче прежнего. Но когда ухо упирается в деревянный подлокотник, одна нога поневоле подтянута к подбородку, а другая элегантно свешивается на пол, спящее сознание чутко прислушивается к каждому шороху в надежде, что он станет поводом прекратить кошмар, именуемый отдыхом в кабинете.

В общем, я подскочил как миленький – не то чтобы услышав, слышать там было нечего – скорее, просто почуяв, что на крыше кто-то есть.

Само по себе это не то чтобы выдающееся событие. На то и моя крыша, чтобы в любое время суток там околачивались всякие подозрительные типы: я сам им разрешил. Это вполне мог оказаться Нумминорих, с которого станется вскочить ни свет ни заря, чтобы потренироваться ходить Темным Путем по моему запаху, или Меламори, в очередной раз промазавшая мимо цели, то есть увидевшая в своем учебном сновидении не меня самого, а только крышу моего дома. Или сэр Шурф, которому понадобилось спокойно посидеть и подумать в приятной обстановке, или леди Анна, улучившая уникальный момент, когда к потрясающему виду с крыши Мохнатого Дома не прилагается ненужная нервотрепка в виде меня, или… в общем, можно навскидку выдвинуть еще с полдюжины версий. А ведь кроме предсказуемых ситуаций в жизни бывают еще и сюрпризы. В моей, к примеру, их даже несколько больше, чем требуется, чтобы не заскучать.

Вот и сейчас я был готов спорить, что на крыше появился кто-то чужой. Какое-никакое чутье у меня все-таки есть.

Отработанным жестом я достал из щели – не между Мирами, всего лишь между жесткой диванной спинкой и почти такой же жесткой подушкой – бутылку с бальзамом Кахара, сделал совсем маленький глоток, буквально несколько капель, чтобы бодрости хватило на ближайшие полчаса, а потом можно было завалиться спать дальше, убедился, что мое домашнее лоохи все еще более-менее похоже на одежду, распахнул настежь ведущее на крышу окно и сказал:

– Привет.

А не дождавшись ответа, вылез туда целиком.

– Извините, пожалуйста. Я думал, что достаточно хорошо управляю своими поступками, но это, к сожалению, не всегда так.

На меня во все глаза, огромные, в пол-лица, смотрел белобрысый кудрявый подросток, великолепный секретарь сэра Шурфа, он же спящий Магистр Клари Ваджура. Физиономия его, надо сказать, выглядела скорее довольной, чем виноватой. С таким видом обычно не извиняются, а орут: «А вот и я!»

Надо сказать, увидев его, я сразу подумал: «Какой кошмар, теперь этот тип повадится ходить ко мне в гости вместо того, чтобы работать. Шурф меня убьет и будет совершенно прав». И только потом сообразил, что визит на рассвете к малознакомому человеку без предварительной договоренности – это не совсем обычное поведение. Воспитанные люди так не поступают; невоспитанные, впрочем, тоже нечасто и обычно с понятной практической целью вероломно убить хозяина дома. Или хотя бы попытаться ограбить. Но это все-таки вряд ли. Зачем ему такой страшный сон?

– С вашей крыши открывается великолепный вид на город, – тоном завсегдатая светских вечеринок заметил незваный гость.

Сейчас, когда мы были вдвоем, он говорил так же тихо, как днем. Только теперь я сообразил, что это скорее манера человека, привыкшего, что к нему всегда очень внимательно прислушиваются, чем деликатное опасение кому-либо помешать.

– Да, – согласился я. – По общему мнению, лучший в столице. Даже крыша замка Рулх ему проигрывает – по той простой причине, что оттуда не видно самого замка Рулх.

И адресовал ему вопросительный взгляд. Дескать, и что из этого следует?

– Я еще нынче днем хотел попросить у вас разрешения полюбоваться отсюда восходом солнца, – сказал Клари Ваджура. – Однако не решился, отложил на будущее. Счел, что для этого мы пока недостаточно близко знакомы. А получается, все-таки следовало спросить, не попал бы тогда в неловкое положение. Я так страстно желал насладиться этим зрелищем, что на рассвете обнаружил себя здесь. И что гораздо хуже, не сумел исчезнуть при вашем появлении, хотя предпринял необходимые усилия. Не предполагал, что все еще способен утратить контроль над собственными действиями, как в былые времена, но, к сожалению, это так.

Я вежливо улыбнулся, не в силах сообразить, как мне себя с ним вести. Иронически похвалить чудесную способность совершенно нечаянно оказаться на чужой крыше? Спросить, о какого рода контроле и над какими именно действиями он толкует? Молча изобразить недоумение? Или не трудиться делать вид, будто я не понимаю, о чем речь?