Он поднял свой гигантский пистолет и шагнул к Руку, снова целясь в него.

— Вот что происходит, когда суешь нос туда, куда не следует.

Рук уставился в черное дуло и произнес:

— В чем меня сюда привезли, в «рейндж ровере», кажется? Прикажи своему лакею завести мотор. Думаю, нам пора прощаться. — Маккиннон сделал угрожающий жест. — Убери эту чертову штуку, ты же не собираешься в меня стрелять.

— Не собираюсь? С чего ты так решил?

— Потому что если бы ты хотел убить меня, то сделал бы это еще в порту и отправил мой труп плыть по волнам на Канарские острова. Все это шоу ради меня. Кто же напишет про тебя статью, если не я, Гордон? Ты ведь хочешь этого, правда? Конечно. Ты дал мне несколько броских цитат. «Играть с собственной жизнью»? «Министр какого-то дерьма»? Блестяще. Обидно быть крутым парнем и не иметь фан-клуба, да? Ты привез меня сюда не затем, чтобы убить, а для того, чтобы я прославил тебя.

Маккиннон бросился на Рука, сдавил ему горло.

— Тебе что, жизнь надоела, думаешь, можешь просто так дразнить меня? А? А?

Он прижал дуло пистолета к виску журналиста, глядя на Рука дикими обезумевшими глазами, в которых плясали отсветы магниевых вспышек.

Рук вздохнул и сказал:

— Я жду «рейндж ровер».

Маккиннон положил пистолет на стол и толкнул Рука; тот упал вместе с табуретом на вымощенный камнями двор, наручники больно впились ему в спину.

Пока детектив Хит шла по Амстердам-авеню в полицейский участок, ей позвонила Лорен Пэрри.

— Сейчас посмотрела на снимок того синяка. Определенно, это может быть следом от наручников. Еще раз проверю, но наручники на шарнире вполне могли оставить синяк в виде лесенки у него на пояснице. — Затем она спросила: — Что, по-твоему, это могло бы значить?

Хит ответила:

— Это значит, у нас появилась надежда на то, что это что-нибудь да значит.

Когда она постучала по дверному косяку и сказала, что ей нужно поговорить, капитан Монтроз ответил, что занят. Но Хит все равно вошла и повернула дверную ручку; щелкнул замок. Капитан поднял глаза от каких-то бумаг:

— Я же сказал, что занят.

— А мне нужно поговорить.

Монтроз пристально посмотрел на нее из-под сердито нахмуренных бровей:

— Вот во что превратилась моя жизнь! Сначала они критикуют мои показатели, приказывают их поднять, отрабатывать свое жалованье. Теперь присылают вот это. — Он взял со стола толстую пачку распечатанных таблиц и с неприкрытым презрением швырнул их обратно. — Планирование. Контролируют каждый шаг. Говорят, сколько мелких правонарушений нужно зарегистрировать на этой неделе: разбрасывание мусора, неправильная парковка. И сколько более серьезных. Посмотрим… — Он провел пальцем по строчке. — Им надо восемь штрафов за непристегнутый ремень и шесть — за разговор по телефону за рулем. Не пять, не семь. Шесть.

Получается, не я создаю статистику, а они навязывают ее мне. И что остается, подделывать документы? Приказать дежурным не принимать заявления о кражах и нападениях, чтобы снизить число преступлений? Если что-то не зарегистрировано, его словно и не происходило. Представляете, резкое падение уровня преступности в Двадцатом участке! — Он надел на маркер колпачок и швырнул его на бумаги. Маркер покатился и упал на пол, но капитан не обратил на это внимания. — Если вы твердо намерены меня отвлекать, то садитесь. — Когда Хит уселась в кресло для посетителей, он спросил: — Итак, чем вы собрались поднять мне настроение в этот безоблачно прекрасный день?

Никки твердо знала, с чего начать: с цели, сформулированной четко и ясно, чтобы до него дошло сразу. И она сказала:

— Я хочу расширить рамки расследования дела Графа.

— Вы уже проверили людей, имеющих отношение к БДСМ-клубу, как я вам приказал?

— Пока нет, но…

— Тогда разговор окончен, — оборвал он ее.

— Капитан, при всем моем уважении к вам, я должна сказать, что мы идем по ложному следу. Появляются новые многообещающие ниточки, и я чувствую себя связанной по рукам и ногам, не имея возможности ими заняться.

— Например?

— Например, — повторила она, — деньги, спрятанные в коробках из-под печенья. Почему вы запретили мне сразу же связаться с архиепископом?

— Потому что эти деньги не имеют отношения к убийству.

Никки поразил его уверенный тон.

— Откуда вы можете это знать?

— Вы сомневаетесь в суждениях начальника?

— Это вполне обоснованный вопрос, сэр. — Она постаралась произнести слово «сэр» уважительным тоном. Никки хотела только, чтобы ей позволили заниматься своим делом. Ей совсем не нужно было, чтобы Монтроз начал сейчас доказывать собственное главенство.

— Жертва была убита в секс-клубе — вот и разрабатывайте эту версию.

— Вы как будто хотите мне помешать.

— Я сказал: занимайтесь секс-клубом.

Но она решила не сдаваться и попытаться найти слабое место в его броне.

— У меня также есть раненый, как-то связанный со священником.

— Это последствия вашей небрежности: вы не сообщили о слежке.

Разговор напомнил Никки ее занятия по джиу-джитсу с Доном: каждый раз, когда она упоминала какой-то факт, капитан делал отвлекающий маневр. Но Хит не клюнула на удочку.

— Это мы можем обсудить позднее, давайте не отклоняться от темы. У отца Графа был записан телефон стриптиз-клуба; бумажка с номером спрятана в спальне. Свидетели видели, как он ссорился со стриптизером. Я хочу им заняться, но вы мне запрещаете.

— Из вас получится отличный лейтенант, далеко пойдете в нашем Департаменте, — сказал Монтроз. — Уже научились перекладывать ответственность на других.

— Прошу прощения, но я делаю прямо противоположное. Я хочу, чтобы вы позволили мне самостоятельно вести это дело. — Ночью Никки приняла твердое решение вернуться на прежний путь — трудиться во имя справедливости. Она не отставала, приготовилась к самому неприятному… И задала вертевшийся долгое время на языке вопрос: — Что с вами происходит, капитан?

Он ткнул пальцем в лежавшую на столе распечатку с такой силой, что на ней остался след от ногтя.

— Вам всем хорошо известно.

— Хотела бы я это знать. Понимаю, что на вас давят, — ответила она. — Но есть много других вещей, которых я не в силах понять. Вещей, которые я замечаю в последнее время. Я кое-что узнала. И, откровенно говоря, это вызывает у меня тревогу.

Настроение Монтроза явно изменилось: гнев и раздражение уступили место непреклонной решимости. Он взглянул на нее так пристально, что Никки стало не по себе. Лоб его покрылся испариной, и Хит заметила, что даже оконное стекло у него за спиной запотело, — словно позади капитана стоял его собственный призрак.