Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В последние годы XVI века московская правящая верхушка прекрасно сознавала всю глубину политического (и военного) кризиса, в котором оказалось Русское государство, однако фискальные и экономические ресурсы страны были почти исчерпаны. В такой ситуации русское правительство не имело возможности в кратчайшие сроки исправить военное положение страны или проводить реформу вооруженных сил. Временные меры – такие как запрет на переход крестьян от одного хозяина к другому или предоставление стрельцам торговых привилегий – помогали только в краткосрочной перспективе, а иногда и вредили в долгосрочной. Для того чтобы возникла политическая воля на проведение крупномасштабных преобразований, необходимо было, прежде всего, решить ключевой вопрос, стоявший перед Русским государством: кто станет наследником почти прервавшейся царствующей династии?
Карта 5. Ливонская война и Смутное время (1558–1619) (взята из книги Р. Фроста «The Northern Wars: War, State and Society in Northeastern Europe, 1558–1721» [Frost 2000])
Заключение первой части
XVI век: успехи и ограничения
В конце XV и начале XVI века Русское государство проводило на удивление успешную экспансионистскую политику. За счет завоеваний, а также дипломатических маневров и правления боярских родов, к середине 1550-х годов Великое княжество Московское поглотило близлежащие княжества, города-государства и ханства, расположенные на Среднерусской возвышенности. Некоторыми из этих успехов Москва была обязана удачно сложившейся международной обстановке, а не собственным действиям. Расширив свои владения, московская правящая династия (Даниловичи) постепенно отказалась от принятого у Рюриковичей лествичного права в пользу более надежного права первородства – наследования от отца к старшему сыну. Постепенно объединяя прежде независимые политические субъекты в династический союз, русское правительство создало административный аппарат, который позволил собрать из разрозненных земель единое государство. И, наконец, что самое поразительное, из местных дружин, которые ранее подчинялись только своему князю, московскому государю удалось создать единое войско, ради службы в котором люди на удивление легко отказывались от прежних региональных и феодальных связей86.
Экспансия Русского государства на юг и на восток привела к возникновению на окраинах империи огромных приграничных областей (на самом деле речь здесь идет о территориях, не принадлежащих ни одному государству и не имевших очерченных границ). Это была зона политического и военного противостояния между Русским царством, коренным населением Северной Сибири, Крымским и центральноазиатскими ханствами, грозной и хорошо вооруженной Османской империей и, на самом востоке, Китаем. Кроме того, это была территория культурной адаптации и конфронтации. В этой евразийской лесостепи оседлые сельскохозяйственные сообщества сосуществовали (к несчастью для себя) с полукочевыми скотоводческими племенами; ислам сталкивался с враждебными по отношению друг к другу католицизмом и православием, а государства с централизованной военно-фискальной бюрократической системой взаимодействовали с мощными, но слабо организованными племенными союзами, жившими за счет сбора дани. Эти культурные границы не всегда были четко очерчены и не всегда совпадали с границами политическими; очень часто они накладывались одна на другую. Так, в православном Русском государстве были татарские помещики, а в русском войске – отряды татарской конницы; когда это было выгодно, русское правительство поощряло казачью вольницу, а в других обстоятельствах называло казаков «разбойниками».
Три с лишним столетия главной военно-политической задачей Русского государства было установление контроля над степью. Московское войско представляло собой стремительную легкую конницу, которая могла быть мобилизована в кратчайшие сроки; неудивительно, что в культурном и политическом плане русская элита была тесно связана со степной жизнью и бывшим повелителем – Золотой Ордой. В 1520-х и 1530-х годах, как и в предыдущем столетии, русская армия по своей структуре, социальному составу и организации снабжения фактически представляла собой степное войско87; в значительной степени это фундаментальное устройство вооруженных сил Русского государства оставалось прежним и в течение следующих ста лет.
Однако в середине XVI века в ходе экспансии на запад Русское государство столкнулось со странами, проводившими столь же агрессивную внешнюю политику – Польшей и Литвой, объединившимися в единое государство – Речь Посполитую, и Швецией. В силу своего геополитического положения и политических амбиций оба этих государства (хотя и по-разному) были вовлечены в процессы военных преобразований, стремительно происходивших в Западной и Центральной Европе. В новой военной доктрине, взятой на вооружение также и в Османской империи, делался акцент на артиллерию и осадную войну, строительство фортификационных сооружений, создание обученных пехотных полков, участвующих как в штурме, так и в обороне крепостей, и формирование государственного аппарата, который помогал бы содержать и снабжать эти новые войска; впоследствии стали применяться боевая подготовка и тактические новшества с акцентом на использование пехоты. Такие широкомасштабные военные преобразования требовали больших расходов и влекли за собой существенные перемены в административном и социальном устройстве.
Правители Русского государства понимали, что для того, чтобы не уступать соседям, нельзя было оставаться в стороне от военных инноваций; особенно важно все это стало в тот момент, когда обострилось династическое и территориальное соперничество Москвы с Речью Посполитой и Швецией. Очень скоро русская армия обзавелась превосходной осадной и полевой артиллерией, русские крепости на западе строились по последнему слову фортификационной науки, а небольшие стрелецкие отряды, получавшие жалованье и состоявшие на постоянной службе, умели вести массированный огонь. Однако все эти перемены не привели к появлению армии, организованной по какому-то единому европейскому образцу. Напротив, явление, известное в истории как «пороховая революция», принимало самые разные формы как в самой Европе, так и за ее пределами. В Русском государстве эти инновации сосуществовали наряду с мобильной легкой конницей – такое необычное сочетание наилучшим образом отвечало его геополитическому устройству и имперским амбициям. Благодаря военным реформам и искусному ведению степной политики Русское государство добилось огромного успеха, покорив в 1540-х и 1550-х годах Казанское и Астраханское ханства.
Однако участие в Ливонской войне (1558–1583) едва не разрушило эту прежде безотказно работавшую систему. Хотя поначалу русские кампании в Ливонии завершались быстрыми победами, интенсивность и продолжительность этой войны оказались слишком непомерны для армии Ивана Грозного. В результате Русское государство столкнулось с глубоким внутриполитическим кризисом. С начала 1560-х годов поместному войску, сражавшемуся в Ливонии, все труднее было содержать себя за счет оставшихся без присмотра поместий и даже захваченной на поле боя добычи. Пытаясь соперничать с экономикой объединившихся в единое государство – Речь Посполитую – Польши и Литвы, Русское государство стало повышать налоги. Деньги шли на содержание поместного и стрелецкого войск, на артиллерию и на строительство крепостей. Крестьяне из центральных и западных областей Русского государства (а также нередко и их хозяева) стали массово сбегать в степь, спасаясь от тяжких поборов и ужасов опричнины; в результате центральные области русской империи обезлюдели. Разрушение аграрной экономики привело к тому, что государственная казна, обремененная военными расходами, опустела. Войска, сражавшиеся в Ливонии, были вымотаны долгой войной; пошли поражения – как от шведов, так и от польско-литовских сил. Экономические проблемы и прекращение дальнейшей экспансии поставили под сомнение способность государства обеспечить поместьями следующее поколение русской элиты, то есть выполнить важнейшее условие договора, заключенного между московским царем и знатью.
Восстановление внутриполитического равновесия, которое было в значительной степени нарушено Ливонской войной и последовавшими за ней событиями, стало главной задачей Русского государства в начале следующего века. Новое государственное устройство сложилось