войны существенно вырос [Martin 2002: 384–387]. Кроме того, в русской армии стало больше казаков, стрельцов и других служилых людей «по прибору», хотя у правительства Ивана Грозного не хватало средств для того, чтобы платить им за службу. Тем не менее свыше половины войска, которое было собрано в 1580 году для защиты Пскова, состояло из таких ратников. Однако, несмотря на все эти усилия, число людей, принимавших участие в последних кампаниях Ливонской войны, неуклонно снижалось84. Русское государство – как и его соседи – не могло далее нести расходы, связанные с ведением столь продолжительной войны.

В начале 1580-х годов Москва была вынуждена заключить мир со Швецией и с Речью Посполитой. По условиям Ям-Запольского мира (1582) между Русским государством и Речью Посполитой Иван IV должен был отказаться от всех захваченных им в Ливонии земель и крепостей; взамен Стефан Баторий возвращал ему русские города, захваченные в результате похода на Псков, при этом восстанавливалась прежняя граница между Литвой и Русским государством. В 1583 году на три года было заключено первое Плюсское перемирие со шведами, в результате которого за Россией остался только узкий выход к Балтийскому морю в устье Невы; Нарва, Ивангород и ряд других городов отошли Швеции.

Царь Федор

Положение, в котором оказалось Русское государство после смерти Ивана Грозного в 1584 году, было близким к катастрофическому. Русская империя переживала политический, социальный и экономический кризис. Как ни странно, почти полтора десятилетия правления немощного сына Ивана Федора I (годы правления 1584–1598) прошли в относительном мире и спокойствии – в значительной степени благодаря мерам, принятым его шурином и амбициозным главным советником Борисом Годуновым.

К удачам этого совместного правления следует отнести и некоторые достижения на военном поприще. Возобновившееся после 1590 года противостояние между Русским государством и Швецией завершилось в 1595 году подписанием Тявзинского мирного договора, условия которого были более выгодными для Москвы. Итоги Ливонской войны были сокрушительными для русских: Речь Посполитая вышла из нее победителем, а некогда слабая Швеция сделала крупные территориальные приобретения. Однако после смерти Стефана Батория и в Речи Посполитой, и в Швеции началась борьба за власть; благодаря этому, а также некоторому экономическому подъему в отдельных регионах Русского государства, царь Федор и Борис Годунов решились начать войну со шведами, которая длилась с 1590 по 1595 год. Обе стороны участвовали в этом конфликте с большой осторожностью, и за краткими военными кампаниями следовали перемирия и передышки. После первого нападения войск Федора I шведы были вынуждены отдать русским города Ям, Копорье и Ивангород, однако им удалось отстоять Нарву. В следующей военной кампании русские войска разорили окрестности Выборга и Або (ныне Турку), а шведам не удалось вернуть себе Ивангород. Продемонстрировав свою военную мощь, Федор решил ограничиться достигнутыми успехами, тем более что возникла угроза вступления в войну Речи Посполитой [Soloviev 2002: 47–48, 52]. Помимо Ивангорода и Копорья, Русское государство получило часть побережья Балтийского моря (Ингрию) и Кексгольм (Корелу).

В десятилетия, последовавшие за смертью Ивана Грозного, стало окончательно ясно, что судьба русской империи в огромной степени зависит от защищенности ее южных и юго-восточных рубежей. В то время как центральные области Русского государства обезлюдели из-за становившегося все более тяжелым налогового бремени и тягот, связанных с несением военной службы, население пограничья неуклонно росло благодаря притоку людей из различных сословий, некоторые из которых даже шли на понижение своего социального статуса. Борис Годунов – сначала в качестве регента, а затем уже и как царь – направил этот миграционный поток в полезное для государства русло, позаботившись о строительстве новых крепостей. В цепи укреплений, защищавших Русское царство от угрозы из степи, возникли новые звенья: Ливны и Воронеж (1586), Елец (1592), а также Белгород, Оскол (ныне Старый Оскол), Волуйка (ныне Валуйки) и Кромы (1593). Наконец, был построен город Царев-Борисов (1599), который на удивление «далеко выдвинулся в степь». Это был тщательно укрепленный и обнесенный двойной деревянной стеной и земляным валом городок с гарнизоном почти 3000 человек, две трети которого (в 1600 году) составляли конные и пешие ратники, вооруженные огнестрельным оружием [Багалей 1887: 38, 43, 49, 50]. Пункты сбора войск для защиты границы были перенесены дальше на юг – далеко за Оку. За счет строительства всех этих крепостей и переселения на новые территории большого количества людей – гарнизонных войск, крестьян и беженцев – граница Русского государства, если брать в расчет возделываемые земли, за полтора десятилетия между смертью Ивана Грозного и началом нового столетия продвинулась на юг примерно на 480 км. Схожие, пусть и не столь стремительные и непрерывные процессы происходили и в бывшем Казанском ханстве, где тоже возводились новые крепости, укреплявшие власть русского царя на этих землях и способствовавшие дальнейшему продвижению на восток. Эти крепости становились все более заметными островками русского присутствия на бескрайних просторах Сибири85.

Однако военная и сельскохозяйственная колонизация степного пограничья Русским государством вызвала ответную реакцию со стороны соседних стран и народов. Так, вскоре после своего основания Воронеж был захвачен и сожжен черкасскими казаками [Khodarkovsky 2002: 123; Ходарковский 2019; Hellie 1972: 175; Багалей 1887: 38, 42–50]. Восстания и волнения сотрясали Казанское ханство все 1580-е и 1590-е годы, и восстановление порядка там дорого обходилось Москве. Когда попытки добиться повиновения от местного населения путем обращения его в христианство и другими способами оканчивались неудачей, правительству Федора I приходилось отправлять в Казань войска [Khodarkovsky 2002: 123; Ходарковский 2019; Pelenski 1974: 274–275; История Татарии 1937: 128]. И Крымское ханство, и Ногайская Орда были в эти годы враждебно настроены по отношению к Русскому государству, хотя этот антагонизм не всегда носил открытый характер. Так, например, Крым не вел боевых действий против Федора и донских казаков, когда вступал в противостояние с общими врагами (Литвой и запорожцами) или подчинялся приказам, исходившим из Константинополя [Imber 2002: 65–71; Смирнов 1946, I: 134, 149–150]. Однако крымские ханы прекрасно понимали, чем грозит им дальнейшая экспансия Русского царства на юг. В 1587–1588 годах и позднее в начале 1590-х годов, когда было завершено строительство новых крепостей на границе степи, крымцы совершили несколько крупных набегов на русские земли. Один из таких походов завершился тем, что крымское войско прорвалось сквозь цепь русских укреплений, дошло до Москвы и сожгло столичные предместья, однако не стало осаждать Кремль и отступило. Это был последний поход, в котором войска Крымского ханства смогли подступить к Москве. Тем не менее в 1590-х годах Русское царство вновь стало платить Крыму дань [Hellie 1972: 98, 177; Khodarkovsky 2002: 124; Ходарковский 2019; Анисимов 2003: 81].

Военный кризис?

В исторической перспективе представляется очевидным, что военная политика конца XVI века поставила перед Русским государством две очень непростые проблемы. Первая была связана с тем, что прежнему внутриполитическому устройству, которое объединяло московского государя и его двор общими военными и политическими интересами и сыграло важнейшую роль в успехе русской экспансии, был нанесен тяжелый удар. Хотя его базовая структура сохранилась, политическое равновесие, когда царь принимал решения, советуясь с боярами и служилыми князьями, в годы правления Ивана Грозного почти постоянно было нарушено: сначала в период регентства Елены Глинской и боярского правления, а затем царским самодурством, административными реформами, Земским собором и, как следствие всего этого, ослаблением влияния бояр. Все попытки восстановить прежнюю систему и объединить правящую элиту Русского государства, предпринимавшиеся при Федоре I, воспринимались лишь как временные меры по одной веской причине – из-за отсутствия у царя