не до конца выясненных обстоятельствах. Дело о смерти царевича Дмитрия расследовала прибывшая из Москвы следственная комиссия – якобы совершенно независимая и самостоятельная, – которая признала смерть мальчика несчастным случаем и исключила причастность к ней царя Федора и его регента Бориса Годунова. Казалось, что на этом Угличскому делу пришел конец.

Однако в 1603 году в Речи Посполитой – на относительно безопасном удалении от Москвы – объявился молодой человек, объявивший себя царевичем Дмитрием, чудесным образом пережившим попытку покушения на себя со стороны людей Бориса Годунова94. Каково было подлинное происхождение этого юноши, неизвестно, хотя, скорее всего, он был самозванцем – возможно, искренне верившим в рассказываемую им историю. Впрочем, кем бы он ни был, объявивший себя «истинным царевичем» Дмитрий быстро заручился поддержкой значительной части населения Русского государства, особенно на юге. В 1604 году он, объявив о своих притязаниях на трон, пересек со своими сторонниками юго-западную границу Русского царства; так начался период войн и волнений, продлившийся почти десять лет.

Казаки на южных окраинах

Южное пограничье Русского государства сыграло важную и сложную роль в военных событиях Смутного времени, начало которым было положено в 1604 году. В отличие от центральных областей русской империи, здесь наблюдался существенный рост населения, и даже осваивались новые земли. Этот приток переселенцев был по большей части спонтанным, а не инициированным государством. Бывшие мелкопоместные дворяне и дети боярские, бывшие крестьяне, бывшие боевые холопы, даже стрельцы, пушкари и прочие обученные военному делу служилые люди начали массово бежать на юг еще в 1580-х годах. Многие из них перестали получать жалованье из опустошенной государственной казны; другие считали, что с ними плохо обращаются [Скрынников 1978: 96; Загоровский 1969: 7, 21–24].

Некоторые из этих беглецов обосновались в лесостепи, и Русское государство быстро начало извлекать выгоду из их присутствия. После того как в 1591 году крымское войско дошло до стен Москвы, Годунов укрепил и расширил засечную черту, возведенную при Иване Грозном, и построил шесть новых крепостей на южных рубежах Русского государства, чтобы защитить население степного приграничья от новых набегов95. В этих городках были поставлены гарнизоны, состоящие из набранных в центральных областях Руси служилых людей «по призыву» – в основном стрельцов. Некоторые из новых переселенцев охотно шли на службу царю в обмен на хоть какую-то поддержку и защиту со стороны государства, становясь кем-то вроде «городовых казаков». Правительство, когда имело такую возможность, выплачивало этим людям жалованье, одаривало их земельными наделами, строило новые укрепления для их защиты, время от времени снабжало их едой, вооружением и амуницией, а в экстренных случаях даже высылало в поддержку им войска. Поощряя военную колонизацию и сельскохозяйственную экспансию, Москва пыталась вернуть своих беглых граждан в лоно империи и обратить их пассионарность себе во благо. В некоторых случаях эта политика оказывалась успешной, однако не менее часто она вызывала отторжение со стороны переселенцев. Тем не менее ни одна другая держава, граничащая с Северным Причерноморьем, не предпринимала столь последовательных и финансируемых из государственной казны усилий по освоению этих территорий [Загоровский 1969: 23–25]96. Наличие этих крепостей существенно ускорило продвижение Русского государства далее на юг.

Другие беженцы из центральных областей Русского государства изо всех сил пытались оказаться вне пределов досягаемости со стороны Москвы. Вольные люди, пастухи и торговцы жили на окраине степи; среди них были представители самых разных народов – калмыки, чуваши, черемисы и ногайцы, – а также многоэтничные казачьи общины, которые принимали к себе некоторых беглецов. Жизнь казачьих общин часто преподносится в романтическом свете, как вольная, демократичная и «рыцарская»97; вместе с тем она была нестабильной и полной опасностей. Самыми крупными и политически влиятельными из этих общин были донские казаки на юго-востоке русских земель и запорожские казаки на Днепре в южной Украине. На начало Смуты оба этих казачьих войска существовали уже не менее 100 лет. Другие небольшие общины, рассеянные по всей границе степи от владений Османской империи до восточного берега Дона, тоже занимались набегами. Согласно официальной истории казачества, вся деятельность этих вольных общин была направлена исключительно против турок и крымских татар; на самом деле в своих грабежах и пиратстве они не всегда были так избирательны.

В XVI столетии казаки стали играть еще более важную роль в освоении степи. Казаки были всегда готовы вступить в бой и, что было редкостью в условиях степи, имели доступ к огнестрельному оружию, поэтому Русское государство (а также Речь Посполитая) охотно использовало большие отряды казаков в качестве союзников или как вспомогательные войска. Небольшие группы этих вольных людей (или отдельные бойцы), желавшие перейти на оседлый образ жизни, становились городовыми казаками при южных крепостях. Однако полагаться на казаков было еще более рискованно, чем на переселенцев, живших севернее в лесостепи. Казачьи войска и городовые казаки хранили верность царю только до тех пор, пока тот оказывал им помощь и одарял их деньгами и товарами [Багалей 1886a: 94, 104–105; Чернов 1954: 88–89; Загоровский 1969: 54–64; Longworth 1970: 14 и далее]. Более того, казаки постоянно заявляли о своей независимости, и любые попытки центральной власти посягнуть на казачью вольницу довольно часто вызывали у них отпор. Особенно сильно казачество было недовольно посягательствами на свои свободы со стороны правительства Бориса Годунова.

Хотя казаки, безусловно, представляли собой многоэтничную общность, их образ жизни и репутация оказали огромное влияние на разнородное население русского степного пограничья, частью которого эти самые казаки и являлись. Парадоксальным образом, при всем этнокультурном многообразии, характерном для русского пограничья, в нем присутствовала и определенная гомогенность. Так, например, многие поселенцы, обосновавшиеся на южных рубежах Русского государства, обучились навыкам выживания и искусству с ходу вступать в бой, хотя некоторые из них были профессиональными солдатами, а другие нет. Богатых землевладельцев было мало, и большинство жителей пограничья принадлежали к одной и той же экономической страте: важнейшим источником дохода для них являлась служба. Финансовые или политические проблемы, возникающие в Москве, угрожали их образу жизни и ставили под сомнение их лояльность центральной власти. В результате многие из этих поселенцев с недоверием относились к принятым в Русском государстве социальным конвенциям и навязанному из столицы порядку вещей. На Юге не придавали большого значения разнице между службой «по отечеству» и службой «по прибору», и сословные границы, незыблемо соблюдавшиеся в центральных регионах русской империи, были здесь в значительной степени стерты. Некоторые южане (хотя и не все) исповедовали простой православный «патриотизм», согласно которому язычники и еретики по ту сторону границы были врагами русской веры.

В образе жизни казаков и жителей русского пограничья было очень много общего; именно поэтому многие соотечественники относились к ним с недоверием. Южане различного социального происхождения сыграли важнейшую роль в военных кампаниях Смутного времени. Они зависели от Русского государства, но их отношения со столицей всегда были сложными, поэтому, выступая в походы на север, они не всегда шли сражаться на стороне правительства. Их часто называли казаками, хотя, строго говоря, не все из них ими являлись; это слово не несло положительной коннотации, а четко разделяло маргинализованный Юг от исконно русского Центра.

Гражданская война

С 1604 года, когда «царевич Дмитрий» с войском, состоявшим из казаков и поляков, пересек на юго-западе границу между