— Аборт? Ты говоришь об этом? Ты мне предлагаешь сделать аборт?

— Я? Ну что ты! Я — порядочный человек. Я никому не предлагаю делать аборты. Я надеюсь, что кто-то сам догадается. Я — не бросаю беременных женщин, даже если они мне на фиг больше не нужны, и не бросаю своих детей.

— Варю ты бросил.

— Пошла ты вон! — Он бросил трубку, и мне было понятно его отчаяние.

Минут через десять он перезвонил.

— Лена, ты извини, я орал, не надо было так орать…

— Ничего.

— Лена, это теперь никому не нужно.

— Саша, а можешь ты ничего не говорить больше? Мне больно. Мне так больно, что ты ушел, и это никак не проходит… А теперь — втройне… Не говори ничего, пожалуйста.

— Но мне это не надо! Ты понимаешь? Я с тобой жить не хочу. Я — попробовал — не смог! Ты меня достала!

— Чем, Саша?

— Чем, чем… Какая разница. Всем!

— Может, тебе просто трудно жить с одной женщиной… ты так не привык…

— Так, не так… не так! Ты — невыносима! Ты — виновата! Я — старался! А ты — невыносима! И теперь еще — это! Опять меня прижимаешь к стенке! Опять! Я из-за этого, может быть, и жить с тобой не стал — оттого, что ты стала вопросы настойчивые задавать! И когда, вообще, ты успела забеременеть? От кого? Может, я и ни при чем?

— Ни при чем.

— То есть?.. Ты наврала? У тебя кто-то другой?

— Нет. Просто… просто наврала…

Не знаю, почему я это сказала, наверно, от боли. Каждое его слово причиняло мне невыносимую боль. И надо было как-то это прекратить. И на будущее в том числе.

— А-а-а… наврала! Ну, господи, ну слава богу… Не знала, что придумать, да? Ну, ты — дура, Ленка, какая же ты дура. С такими идиотками не живут, понимаешь? Ты хотела меня в гроб раньше времени положить, да?

— Да. И воспользоваться твоими капиталами. Поэтому очень хотела за тебя замуж. Ладно, Саша, извини.

— Бог простит, Лен! И дай ты мне жить спокойно. Не придумывай больше ничего, расти мою дочь.

Он успел отключиться первым. Хоть какую-то радость доставила человеку.

На следующее утро я хотела отвезти Варю в школу, но вдруг обнаружила, что уже наступило воскресенье.

Варя училась в простой, бесплатной школе, в той, где когда-то училась я. Рядом было много разных школ, где надо платить триста, пятьсот, семьсот долларов в месяц. Там, соответственно, были две учительницы в первом классе, два иностранных языка, красивые микроавтобусы, развозящие детей по домам. Может быть, Виноградов и дал бы денег на такую школу. Но во-первых, он как-то не предлагал, а во-вторых…

Мне понравились учителя и родители в Вариной школе. Совершенно нормальные люди, такие же, как я. Не алкоголики, но и не одурелые от сумасшедших, шальных денег непонятные мне люди на крутозадых иномарках. Мне тоже очень нравятся хорошие машины, чем они дороже, тем больше нравятся. И нравятся дорогие шубы, так, что даже на сто тысяч рублей я не смогла выбрать себе шубу в начале этой зимы, нашей последней зимы с Виноградовым. Он помахал пачкой денег и подмигнул мне:

— Вот, три штуки — тебе на шубу. Выбирай, самую лучшую.

Мы пошли в «Снежную Королеву», и я поняла, что мне нравятся шубы за двести тысяч, то есть за шесть с половиной «штук» американских. И купила длинное облегающее пальто из козлика, серое с подпалинами, как будто козлик терся боками об околицу, с нежным лохматым мехом внутри и неровными, словно оборванными краями рукавов и подола. За девятьсот долларов. Саша был страшно доволен, хвалил мой вкус и фигуру и спрятал остатки денег в сейф, опять подмигнув мне:

— Еще норку на выход можно купить. Самую лучшую…

Кроме песцовых и шиншилловых шуб мне нравятся красивые теплые загородные дома с горячей водой и большим садом. Мне очень нравилась «наша» с Варей комната у Виноградова на даче. Мне нравилось просыпаться, видеть в окно крыши коттеджей — черные, зеленые, темно-красные черепичные крыши. И огромную ель.

Но. Мне активно не нравятся обитатели коттеджей, обладатели мощных иномарок и владелицы тех самых шуб, на которые у меня не хватило красоты и молодости, а может, ума и хорошего характера, потому что у Виноградова денег на нее точно бы хватило.

Я знаю, я уверена, мне хочется в это верить, что где-то есть прекрасные коттеджи с черепичными крышами, на территории которых растут вековые сосны и березы, и к ним на бронированных автомобилях подъезжают умные, интеллигентные, тонкие, порядочные, талантливые, удачливые русские люди. Но я не знаю, где находятся эти коттеджи и как зовут тех людей.

Я, конечно, чуть-чуть кривлю душой и кокетничаю. Просто у меня самой сегодня ничего этого нет. А Женя?.. Все равно он не оттуда, не из того мира, куда хотел было привести нас с Варей Александр Виноградов. И Женя — исключение среди актеров. Слишком талантлив, слишком удачлив, энергичен при всей его безрассудности…

Итак, школа на сегодня отменялась по причине выходного дня.

Значит, сегодня я могу думать, что же мне делать с моей неожиданной проблемой. Я могу посоветоваться. У меня ведь есть с кем. Я вовсе не одна в большом, родном, равнодушном городе. Мама, Неля, Женя, а еще новая чудная знакомая Ольга… Можно целый консилиум собрать! Из старых и новых друзей. Но решать мне нечего. Я понимала, что это безумие, но мысль о том, что можно пойти к врачу и через полчаса остаться без этой проблемы, меня не радовала. Потому что…

Потому что потому. Я хотела этого, я ждала этого, я мечтала… Конечно, непонятно, что теперь делать — без Виноградова. Но это — непонятно. А то — невозможно. Все. Консилиум отменяется.

Тогда надо думать, куда идти работать, пока меня еще могут принять на работу. К Жене в ресторан? Я очень люблю готовить. Или попроситься к Ольге в один из ее косметических салонов? Я могу быть визажистом-консультантом… Закончу двухмесячные курсы… Глупости, глупости. У меня есть диплом, опыт, профессия. Я должна делать то, что умею. Полно знакомых в разных журналах. Но везде придется начинать с того, почему и как я уволилась из ТАССа.

Как я не люблю жаловаться и рассказывать о плохом. Ведь доброй половине знакомых придется отвечать на вопрос о Виноградове… И тот, кто поможет мне устроиться, с ужасом через три-четыре месяца поймет, что я просто-напросто воспользовалась старой дружбой. Обманула, пришла беременная.

Так, и что? Значит, выхода два. Ползти на коленях к Виноградову и просить его содержать меня с животом и Варю… Либо… Либо идти с повинной головой к Харитонычу и просить — предлагать — взять меня обратно на работу. Ведь Харитонычу можно и правду сказать. Он почти родной. Не хотелось бы жалиться, унижаться… Но его-то как раз обманывать я не хочу. Его и попросить мне не так стыдно. Да, наверно, это единственный выход.

— Мам, ты очень задумчивая сегодня, — прокомментировала Варя, раза три безуспешно пытавшаяся завести со мной разговоры.