воздействием пленения Бонапарта? И, наконец, заслуживает ли такой участи этот гениальный полководец и политический деятель?

Но ведь он не только гений, но и злодей, завоеватель, на чьем счету тысячи загубленных жизней, разоренных и сожженных городов и сел. И не важно, что его преобразования носили прогрессивный характер, прогресс в любом случае наступил бы и без наполеоновских войн.

Поэтому, будь что будет, но мы привезем Бонапарта к Кутузову, потому что он один, а не царь и его придворные представляет Россию перед лицом всего мира.

И вот мы идем по ночной деревеньке. Светит полная в заметной дымке луна. На фоне черного звездного неба заметно, как из большинства труб струится ароматный и кажущийся совсем мирным дымок. И так тихо кругом. Ни одна собака не залает, только снег под нашими ногами, уже хорошо утоптанный, звучно поскрипывает. Видно, морозец к ночи стал крепчать не шуточный. По этой ли причине, или по счастливой случайности, мы не встретили вплоть до конечной точки нашего маршрута ни одного постороннего. Правда, я держала наготове наш «Успокоитель» и могла применить его при первом же удобном случае.

Однако нажимать на гашетку «Успокоителя» ни разу не потребовалось. Так мы подошли к избе, в которой размещался главный русский штаб. Перед входом в сени мирно дремал часовой в тулупе с ружьем и примкнутым трехгранным штыком.

Мои помощники опустили и поставили на ноги своего пленника, который продолжал мирно спать.

Поручик Преображенского полка подошел к спящему часовому, негромко кашлянул и тронул того за плечо. Часовой испуганно вздрогнул, открыл глаза и, увидев перед собой незнакомых офицеров, сильно растерялся.

— Милейший, — обратился к нему поручик, — позови-ка сюда дежурного адъютанта. Видишь к командующему его дочь любимая приехала.

И он указал на стоящую рядом высокую даму в белоснежной меховой мантии и шляпке. Пока заспанный часовой добудился до такого же, очевидно, спавшего адъютанта, прошло порядочно времени.

Наконец, прибывших пригласили войти. Единственная комната в избе была жарко натоплена. От стоящей в углу русской печи так и пыхало жаром. На полатях, откуда только что, видимо, слез молоденький адъютант, спали еще несколько человек.

Пожилой главнокомандующий в генеральском мундире, единственный кто еще бодрствовал в эту глухую пору, подошел к прибывшим, держа перед собой подсвечник с тремя горевшими свечами. Несколько секунд он пристально вглядывался своим единственным глазом в стоящую передним ним высокую даму в горностаевой мантии и изысканной шляпке.

— Что за шутки, — недовольно буркнул он, — ведь Вы не моя дочь! И кто Вам позволил врываться в штаб командующего, да еще в ночное время?

— Увы, светлейший князь, я, действительно, не Ваша дочь. Я — совсем не известная Вам особа. Меня зовут Екатерина Ивановна. Мой маленький отряд, который можно назвать партизанским, захватил пленного, которого я хочу передать непременно Вам, — очень спокойно, не теряя самообладания, ответила дама, — но Вы, кажется, с ним знакомы — это Наполеон Бонапарт.

И она указала на стоявшего между офицерами приземистого невысокого француза, в измятой и грязной генеральской шинели, и нелепом женском чепце на голове, вдобавок, еще, как будто, спавшего.

Раздался тихий щелчок, и знатный пленник очнулся. Он недоуменно захлопал газами, затем, видимо, сообразив, что находится в стане врага, принялся лихорадочно шарить по карманам, в поисках какой-то очень нужной ему вещи.

— Вы не этот пузырек ищете, сир? — спросила дама, по-французски, разом вернув пленника к печальной действительности.

— Верните мне мой яд! — закричал в отчаянии Наполеон, потому что это, действительно, был он, и бросился к даме, пытаясь отобрать склянку с ядом. Его в свое время изготовил гвардейский доктор Юван, как раз на случай пленения императора.

Но дама, которая, была не только значительно выше Бонапарта, но и, по всей видимости, сильнее пленника, просто высоко подняла руку со склянкой. Она подозвала к себе поручика, тот отодвинул заслонку печи и швырнул склянку на еще тлеющие уголья.

Бонапарт осознал тщетность своих стараний и вдруг вспомнил, что он все еще находится в чепце и выглядит в этом женском наряде совершенно нелепо. Он беспомощно обернулся, и тут другой военный, казачий вахмистр, пришел на помощь и протянул ему знаменитую треуголку.

Наполеон сдернул несчастный чепец, натянул свою шляпу и засунул кисть правой руки за лацкан шинели. Теперь он почти обрел свою всегдашнюю уверенность.

— Сначала он подумал о жизни, а потом о чести, — отметила про себя дама.

— Надо же, действительно, Наполеон Бонапарт собственной персоной, а я подумал чучело огородное, — съязвил удивленный Кутузов.

— Это ты хитрый северный лис опять перехитрил меня, — воскликнул тот, глядя в упор на фельдмаршала.

— Я рад приветствовать Вас, сир, в своей ставке, но я здесь совершенно не при чем, — ответил русский военачальник, также твердо глядя на своего врага.

— Извините, но это я, сир, вместе со своими друзьями изволила взять Вас в полон, — вступила в разговор дама в ослепительно белой меховой мантии.

— Но кто Вы такая? — не сдержал досады монарх, — и по какому праву Вы суете свой нос в такое мужское дело, как война.

— По праву русского человека, которое Вы растоптали, напав на нашу землю! — оборвала говорившего дама.

— Сир, а как Вам отдыхалось в Москве? — тонко улыбаясь, перевел разговор в другое русло генерал-фельдмаршал.

— У вас варварский народ и градоначальники такие же варвары, — раздраженно ответил Наполеон, — в цивилизованной Европе хозяева покоренных городов приносили мне ключи от своего города, а ваш граф Ростопчин сжег вашу столицу, лишь бы она не досталась победителю.

— Ну да, и Кремль он тоже приказал взорвать, сразу после Вашего ухода, — дипломатично заметил Кутузов.

— Полноте, Ваше Величество, — опять вступила в беседу дама, — Вас послушать, так — французы и муху не обидят. И зачем только пришли они на русскую землю?

Весь этот разговор происходил, разумеется, на французском языке, на котором в те годы разговаривала вся российская просвещенная знать. Даме казалось, нет она была уверена, что Бонапарт не осознает, в каком положении он оказался и все еще мнит себя если не хозяином мира, то, хотя бы, его половины.

— Я не один раз пытался договориться о мире с вашим Государем, но он как будто не слышал меня, — уклончиво отвечал Бонапарт.

— Это, сидя в Московском Кремле, Вы хотели поболтать с русским царем? И еще удивляетесь, что он Вам не ответил. Возможно, Государь до сих пор в обиде за Тильзитский мир, да и Ваше нашествие на Россию не добавило ему хорошего настроения, — продолжал ерничать Кутузов.

— Наверное, я был не совсем прав, когда решился начать поход на Россию, — Бонапарт заметно поубавил спеси.