моя верная жена тоже немка, и мой зять, лучший мой помощник немец, и покойный Георг Рихман, мой друг и соратник, тоже был немцем. Я не против немцев вообще. Но когда немец пробует, без особых на то оснований, построить теорию, унижающую достоинство моего народа и моей родины — России, вот тогда я против. Ведь как это было? Приглашённый ещё моим покойным батюшкой немецкий академик Байер написал трактат «О варягах». Байер не знал ни слова по-русски и основывался только на немецком переводе «Повести временных лет», но из него он вывел, что Русское государство было создано скандинавами. Основные положения этой теории были затем развиты другим немцем Миллером в его сочинении «Происхождение народа и имени российского». Разумеется, я не мог согласиться с сочинением моего коллеги, который доказывал тождество варягов с норманами и что имя Русь скандинавского происхождения. Поэтому я начал заниматься историей Древней Руси. В докладе, представленном мною Академии, а позднее в первом томе «Древней российской истории» я стремился доказать славянское происхождение варягов и призванного около 862 г. варяжского племени «русь». При этом я отталкивался от версии, изложенной ещё в Никоновской летописи при Иване Грозном, что Рюрик с братьями были призваны из Пруссии. Кроме того, возражая Миллеру, я утверждал, что, если Киева и Новгорода не было во времена первых апостолов, значит, придётся признать неверным сказание о миссии Андрея Первозванного. Это недопустимо по государственным соображениям так как послужит соблазну православных.

— Дорогой Михаил Васильевич, — ответила я на его продолжительную тираду — Ваше рвение абсолютно понятно и для меня совершенно оправдано. В самом деле, эти немцы договорились до того, что с самим понятием «государственность» восточных славян познакомили только скандинавы, что уже абсолютно не соответствовало истине. Больше того, эта теория поддерживалась в правящих верхах Российской империи, монархи которой были далеко не русскими. Но вот что я хочу сказать: и мнение немцев и Ваша теория строились по сути на мнениях летописцев, которые, как указывал наш историк Василий Ключевский, были глубоко субъективны в изложении событий, происходивших задолго до их времени. Поэтому, как Вы тоже множество раз говорили: «Один опыт я ставлю выше тысячи мнений». Скажу прямо: отечественная археология в большом долгу перед русским народом. Но, все-таки, постепенно факты доказывают Вашу правоту. Так, начиная со средины XIX века нашли уже более тысячи берестяных грамот, относящихся к IX–XIII векам. При этом известны даже письма семилетнего ребенка. То есть средневековая Русь была развитым в культурном отношении обществом. Эти факты никак не укладываются в теорию «норманизма».

— Михаил Васильевич, а можно я задам Вам несколько вопросов, чтобы понять, что происходило в вашей жизни на самом деле, а что придумано намного позже?

— Хорошо, Екатерина Ивановна, спрашивайте, — согласился он.

— Значит, в Москву вы подались не в 20, в 28 лет?

— Да, так оно и было. Но прежде я выучился грамоте у местного дьячка, а еще немецкому, голландскому, английскому, шведскому и норвежскому — у приплывавших в Архангельск моряков. Больше учиться было не у кого, да и нечему.

— А когда узнали, что Вы — сын царя Петра I?

— После смерти Алексея Петровича, своего сына, Петр Алексеевич решил справиться, что стало с мальчиком, которого ему родила дочка дьячка Сивкова. Когда же выяснилось, что юноша жив — здоров и отличается редкой сметливостью и тягой к знаниям, царь повелел выправить в документах дату рождения, чтобы никто не заподозрил, что я его сын. А, с другой стороны, он приветствовал мое стремление к знаниям. Моему приемному отцу дали денег на покупку судна, а мне «филькину грамоту», необходимую для продолжения учебы и еще вот эту — уже настоящую грамоту, которой я обязан царю-батюшке по гроб жизни. Мне самому нравилась суровая, но привольная жизнь морехода и я долго раздумывал, прежде чем принять решение, которое перевернуло всю мою жизнь. В конце — концов тяга к знаниям пересилила, и я увязался вслед за рыбацким обозом в Первопрестольную. Ну, а дальше Вы все знаете.

Тут дверь отворилась и в кабинет вошла супруга ученого Елизавета Андреевна в сопровождении сенной девушки держащей поднос с пирогом в руках. Следом зашел слуга с дымящимся самоваром. Мы пили чай с любимыми мною с детства ароматным пирогом, и я наслаждалась беседой с гением.

— Мишенька, — сказала Елизавета по-русски, с едва заметным акцентом, — что же ты не представишь нашу гостью? А то неудобно, право.

— Графиня фон Риббентроп, — представилась я первым пришедшим на ум именем и назвала королевство, находящееся подальше от родной для нее Саксонии, — статс дама короля Вюртембургского, а для моих земляков — просто Екатерина Ивановна Леонова. Я приехала издалека, услышав про Ваши чудесные мозаики. А сейчас Михаил Васильевич рассказывает, как ему пришла мысль создать такое чудо.

— Да, Екатерина Ивановна, — включился в мою игру Ломоносов, по умолчанию согласившись не посвящать жену в подробности моего визита, — так вот, лет уже несколько назад я заинтересовался мозаичными картинами в доме графа Воронцова, где бывал частым гостем, которые тот привез для своей коллекции из Италии. Одна из работ, собранная по оригиналу картины Гвидо Рени, особенно выделялась среди других богатой красочной палитрой. Ведь Вы знакомы с произведениями этого художника?

— Ну разумеется, Михаил Васильевич, — ответила я на чистейшем итальянском, — знакома ли я с произведениями великого болонца? У нас их просто обожают. Особенно поздние его работы, исполненные истинной свободы и мастерства.

— А какие картины Вас привлекают больше? На мифологические или религиозные темы? — продолжил экзаменовать меня Ломоносов, тоже перешедший на знакомый ему итальянский.

— Вы знаете, мне нравятся больше религиозные: «Матфей и Ангел» или «Христос дает ключи Святому Петру».

— Мишенька, — взмолилась Елизавета, — а нельзя ли говорить по-немецки, или, по возможности, по-русски.

— Ну что ж, по-русски, так по-русски, — согласился Ломоносов, — вот я и говорю этому итальяшке: назови любую сумму за секрет изготовления смальты. Так нет же, хитрая бестия, ни в какую не согласился. Тогда я сказал: я сам открою этот секрет. Мне пришлось потратить целых три года и провести тысячу опытов, чтобы создать смальту, не уступающую по качеству и цветовой палитре итальянской. Кроме того, мне удалось разработать собственную теорию "Трех цветов". Я доказал, что белый свет состоит из трех основных цветов — красного, желтого и синего, и смешивая их мы получаем весь спектр радуги. Потом я изобрел рецептуру изготовления цветных непрозрачных стекол, и организовал производство смальты и склеивающего раствора. Все, что Вы здесь увидите, Екатерина Ивановна, построено под моим руководством, но руками приписных крестьян, которых мы обучили и