что не выживет, что никогда не покинет живой это место, где ее держали в заточении, а это значит, что она никогда больше не увидит маму. Ее разрывало на части от мысли, что они расстались на плохой ноте. Долорес бросала в нее ядовитые слова, о которых начала сожалеть уже через несколько секунд. Из-за стыда и невозможности забрать эти слова обратно, извиниться перед матерью, она ушла из дома, так и не сообщив больше о себе.

«Возвращайся домой, глупышка», – услышала она голос матери.

– Я не могу… – еле слышно сказала девушка. – Прости меня, мама.

Мысли и сознание снова распутались, угасая, как пламя свечи, пока не пропали в мимолетном клубе дыма.

Перед ней снова предстала слепая ночь, и когда Долорес почувствовала ее ледяное объятие, она сдалась без сопротивления.

Глава 36

Стампаче Альта, Кальяри

Когда Сара оставалась спать с отцом в их старом доме, у них был свой особый способ желать друг другу спокойной ночи – ведь отец был против, чтобы девочка пользовалась мобильным телефоном. Обе, вооружившись электрическими фонариками, светили из своих окон: Сара – из дома на вершине скалы, Мара – снизу, из домика, находившегося за пределами городских стен. Одна вспышка значила: «Ты в порядке?» Две вспышки, чтобы ответить «да». Три, чтобы пожелать спокойной ночи. Четыре вспышки: «И тебе, мама».

Стоя на веранде в ожидании, пока дочь наденет пижаму и почистит зубы, чтобы попрощаться, Мара Раис играла с фонариком и думала о своей напарнице. За те два дня, что они провели в тесном контакте, она не сделала всего, что могла, чтобы успокоить ее и дать ей почувствовать себя la beni benida, желанной гостьей: потому что не доверяла ей и прежде всего потому, что не любила навязываться. Она привыкла работать самостоятельно, ни к кому не обращаясь. А ей дали напарницу с континента, и это было невозможно переварить, особенно после ее последнего неприятного опыта. Ее предала коллега, которая была свидетелем, как домогались Мары. Вместо того чтобы встать на ее сторону, коллега выступила в защиту квестора, добившись повышения в звании. С того дня единственной женщиной, которой Раис доверяла, стала ее мать. Не могла она доверять и дочери, так как та постоянно врала ей о своих домашних заданиях.

Ева оказалась не сварливой и не надменной, как опасалась Мара, а, наоборот, всегда шутила, стремясь поскорее разорвать ту оболочку чопорности и официальности, которую накладывала на них работа. К счастью, им не пришлось меряться членами, как это, вероятно, произошло бы между мужчинами. Они были всего лишь двумя женщинами, отодвинутыми системой на обочину, и им нужно было быстро научиться рассчитывать друг на друга, если они хотели спокойно ужиться в этой сложной ситуации. Мара пыталась понять Еву, узнать больше о ее жизни, но это было все равно что ловить угря голыми руками: Кроче ускользала при каждой попытке. По крайней мере пять или шесть раз Мара видела, как сотовый телефон миланки вибрировал при входящем звонке, но Ева всегда сбрасывала звонок, не перезванивая. Мара никогда это не комментировала, но внутри себя отметила это, а также вспышку боли, смешанной с гневом, которая застилала взгляд ее напарницы каждый раз, когда их прерывал звонок мобильного телефона.

«У тебя есть знакомые и старые коллеги в полиции Милана. Все, что тебе нужно сделать, это отправить сообщение или позвонить, чтобы узнать о ней больше, – подумала Мара. – В конце концов, если вам приходится работать вместе, ты должна уметь доверять. А чтобы можно было доверять, нужно знать, кто такая эта металлистка[85] на самом деле и зачем ее сюда прислали. Внешность обманчива. Тебя уже однажды обманула коллега… Хочешь снова рискнуть?»

Первая вспышка фонарика отвлекла ее от этих мыслей. Мара улыбнулась и ответила девочке, спросив ее на их языке, все ли в порядке. Сара ответила «да», и они пожелали друг другу спокойной ночи.

Мара просмотрела последний выпуск региональных новостей в поисках информации об исчезновении Долорес, но журналистка даже не упомянула об этом; поэтому она просмотрела несколько местных интернет-ресурсов, но и там ничего не нашла. Она уже собиралась выключить все и пойти спать, когда мобильный телефон завибрировал: новое сообщение. Это ее подруга ответила на вопрос, свободна ли мансарда, которую та сдавала весной и летом. «Конечно! Если хочешь, я могу показать тебе ее утром», – было написано в сообщении.

Мара переслала сообщение своей напарнице и спросила ее, не хочет ли она к ней зайти. Через несколько секунд пришел ответ Евы: «Да», сопровождаемый смайликом.

Мара покачала головой и назначила встречу на следующий день. «Два дня – это пустяк… Дай ей еще немного времени», – подумала она, готовясь ко сну и закрывая на данный момент вопрос о запросе информации о своей коллеге.

Массируя лицо и нанося ночной крем, Мара Раис была пронизана страхом перед тем, что не сможет уснуть ни на секунду: как бы она ни старалась стереть образы, которые Баррали показывал им, они всегда возвращались на поверхность с их таинственным грузом, повергающим в тревогу.

Мара мысленно прокляла его, затем проглотила три капсулы мелатонина[86].

«А если ничего не получится, клянусь богом, я позвоню тебе и пропою весь гимн бригады Сассари[87] снова и снова, пока не захочу спать, сукин сын», – подумала она, засыпая с улыбкой на губах и представляя себе эту сцену.

Глава 37

Срединная автострада, Кальяри

Человеческий разум устроен дьявольским способом: мы часто прощаем тех, кто причинил нам боль, но не можем простить тех, кто дал нам себя обидеть. Ева Кроче размышляла над этим, наблюдая, как вибрирует и мигает сотовый телефон на пассажирском сиденье. Она сосредоточилась на дороге и увеличила громкость радио. Попрощавшись с Марой, Ева решила исследовать Кальяри на машине. Езда ночью под хорошую музыку на фоне расслабляла ее и помогала думать.

«Ты можешь сколько угодно игнорировать его, но рано или поздно тебе придется ему ответить, – подумала она, запихивая телефон обратно в сумку. – Он ни в чем не виноват, и ты это прекрасно знаешь».

Единственным его грехом было, собственно, то, что он дал нанести удар себе прямо в сердце, даже не подняв головы, не пролив ни капли ненависти, сделав нападение Евы еще более мелким и подлым. Ее реакцией в этот момент было бегство, полное отчуждение. Видеть отражение собственной вины в его глазах было бы невыносимо.

«Как давно ты ничего о нем не слышала? – спросила себя