ним присмотреться, через некоторое время кажутся правдоподобными.

– Ну, не перегибай…

– Хорошо, но ты же не будешь утверждать, что он не одержим этим делом, – сказала миланка.

– В этом нет никаких сомнений, я тоже в этом убеждена… А что ты скажешь по поводу того, что случилось в машине?

На обратном пути, когда его везли домой, Мара спросила Баррали, почему он двумя днями ранее сказал ей, что уверен, что следующей жертвой станет Долорес. Полицейский повел себя, как будто не помнил этих слов; он начал запинаться и дрожать, словно охваченный приступом тревоги, и Ева вмешалась, пытаясь успокоить его, сказав, что Мара почти наверняка ошибается.

– Ты уверена, что он тебе это говорил? – спросила Кроче.

– Клянусь головой моей дочери. Я решила дать ему шанс именно потому, что он был убежден, что есть риск, что девушка станет следующей жертвой.

– Он мог солгать специально, чтобы убедить тебя, – предположила Ева.

– Мог… Но если да, то его номинируют на «Оскар», потому что, когда он со мной разговаривал, это звучало чертовски серьезно.

Мара сделала большой глоток «Гиннесса», как будто алкоголь должен был придать ей сил.

– Я думаю, что болезнь начала затуманивать его разум.

Кроче кивнула: у нее было такое же чувство.

– Не пойми меня неправильно: он хороший человек, и я люблю его. Но если бы меня попросили пожертвовать своей карьерой из-за его теории… Представь, как мы идем к судье и рассказываем, что Богиня-Мать когда-то была быком, что маска быка представляет собой погружение в изначальный хаос и возвращение к природе и что в день мертвых души возвращаются на землю во главе с Дионисом и Маймоне?

Ева не ответила.

– Вот… Нас обоих заперли бы в психушке, – продолжила Раис.

– Сегодня я его спокойно выслушала, потому что мне было его жалко, но внутри спросила себя: неужели он верит в эту чушь?

– Факт остается фактом: эти две девушки мертвы, и никто никогда не приходил забрать их тела, – отметила миланка.

– Мистика, конечно, и мне их ужасно жаль. Только, Кроче, речь идет об убийствах сорокалетней и тридцатилетней давности соответственно. Даже если мы полностью посвятим себя одному этому делу, идя против всего и всех, то, наверное, ничего не добьемся, а убийца уже, наверное, смеется над нами в гробу, поскольку если следовать простым математическим расчетам, он или уже мертв, или вот-вот сдохнет.

– Значит, ты даже не дашь ему шанса? – спросила Ева.

Мара Раис допила «Гиннесс» и нервно почесала шею.

– Есть один квестор, который запихнул меня в отдел нераскрытых преступлений из мести. Он ждет любой моей ошибки, чтобы навсегда вышвырнуть меня из мобильного подразделения… Если мы снова откроем это дело, считай, моя голова у него на блюдечке с голубой каемочкой, Кроче.

– Значит, твой ответ – «нет»?

– Мне очень жаль Морено, но у меня есть дочь, о которой нужно думать… Да, мой ответ – «нет», «нет» размером с многоэтажный дом, – непреклонно сказала Раис. – Для меня расследование остается закрытым.

Глава 34

Капитана, Куарту-Сант-Элена

Грация Лой закончила поливать свои любимые розы и посмотрела на узорчатое небо с лиловыми облаками. Пурпурный свет заката становился холоднее, тускнея с каждой минутой. Женщина прикрыла глаза и, стоя посреди сада, вдохнула аромат цветов, кустарников и растений, убаюканных легким ветром. Это был ее сумеречный ритуал, ее уголок покоя: предаваться вечерним запахам, насыщаться и опьяняться ароматами земли. Несколько минут только для нее одной в этом параллельном измерении, вдали от боли, обитавшей в ее сердце из-за болезни, которая с каждым днем все дальше уносила ее мужа.

Она вернулась домой, убежденная, что Морено еще в постели: поездка в Карбонию утомила его, и он вернулся, охваченный странным смятением. Он не хотел говорить ей почему, но Грация была уверена, что это как-то связано с делом. Она была удивлена, увидев его за кухонным столом, рассматривающим фотографию.

– Эй, все в порядке? – спросила Грация, поглаживая его плечо. Морено смотрел на старые черно-белые изображения.

– Не знаю. Сегодня вроде бы все шло чудесно, но тут… память начала шутить надо мной. Я выглядел идиотом, – почти запинаясь, пробормотал он.

– Перед кем? Перед коллегами?

Морено кивнул. Он казался хрупким и испуганным, как ребенок, попавший в чужую реальность, где все ему незнакомо.

– Может быть, ты просто устал, милый…

– Нет, к сожалению, нет. Как будто вещи выцветают. Иногда мне кажется, что я все вспоминаю урывками… Мне страшно, Грация. Я боюсь потерять контроль… даже забыть самого себя…

Женщина обняла его и попыталась успокоить.

– Морено, после стольких лет, может быть, пришло время оставить эту историю? Это она тебя убивает… Предоставь Маре и Еве разобраться с этим. Мне кажется, они хорошие люди. Ты им доверяешь?

– Да… Но, боюсь, они мне не доверяют. Думаю, они поняли, что дело не только в опухоли.

– Я верю, что ты наконец нашел нужных людей. Ты должен рассказать всю правду, а затем оставить все на их усмотрение. Ты должен думать о том, чтобы позаботиться о себе сейчас; ты больше не можешь позволить себе так болеть.

– Я знаю… мне жаль, дорогая. Прости, что заставил тебя жить с этим.

– Я терпела, потому что люблю тебя, Морено, – сказала Грация, гладя его изможденное лицо. – Но теперь достаточно. Я боюсь за тебя. Если ты продолжишь так себя ругать, это не принесет пользы ни тебе, ни тем более мне. Мы одни, ты же знаешь.

Он кивнул, вытер заплаканные глаза и встал. Оказавшись в постели, женщина почти сразу уснула, а Морено не мог. В его голове роились мысли.

«Мне предсказывали утрату ясности мысли и концентрации внимания, но я не думал, что это случится так быстро, – подумал он. – Если я потеряю всю имеющуюся у меня информацию по делу, как же они его раскроют?»

Стараясь не разбудить жену, Морено выскользнул из-под одеяла и, словно во сне, направился в свой кабинет. Он взял новый блокнот и, напуганный мыслью, что болезнь сотрет его воспоминания, стал просеивать разорванную память и записывать все, что помнил о ритуальных преступлениях.

Глава 35

Внутренняя Сардиния

Когда сознание Долорес вернулось из коматозного состояния, она поняла, что больше не ощущает своего тела. Как будто кто-то притупил ее чувства. Она ощущала угрозу, но не могла пошевелить ни мускулом, и не из-за сковывающих ее веревок: тело перестало сопротивляться, и она позволила утащить себя вниз, отдавшись плену темноты.

– Мама… – молилась Долорес, цепляясь за эти последние мгновения сознания.

Больше всего ее мучила мысль о матери. Внезапно она поняла,