Медленно, сосредоточенно думая, как переносит вес с одной ноги на другую, Олеандр ступил вперед и сглотнул подступивший к глотке комок. Электрические зигзаги, искрясь и извиваясь, плясали на склоне. Какой прорвой чар нужно располагать, чтобы такие смастерить? Счастье, что они извергали разряды беспорядочно, пока ни в кого конкретно не целясь.

Вырожденки не спешили нападать. Золотая топталась на склоне, со зверским вожделением развязывала холщовый мешок, из прорехи которого торчала лиственная палка. Рядом с нею на кровавой кляксе раскинулось худощавое тело паучихи, её губу и бровь пронзали металлические кольца. Услышав шорох, она вперила в Олеандра взгляд рдяных глаз, прорезанных вертикальными зрачками.

— Вышла, милашка? — Роняемые ею слова звучали, как скрежет ножовки, протягиваемой по позвоночнику. — А чего так? Расхотелось играть в прятки? Не терпится сдохнуть?

— Это мальчик, Гера. — Золотая зевнула. — Думаю, сын Антуриума.

— Правителя Антуриума, — выдал Олеандр.

И покосился на деревья. Ринуться в бой? Или повременить и дождаться Сапфира?

— О! — ахнула Гера. — Так ты не издох еще?

— Кто вас нанял? — Глупо было бы не спросить, хотя на ответ Олеандр особо не рассчитывал.

— Дриады.

Золотая отбросила мешок на песок.

— Вия! — Гера произнесла имя подруги как предупреждение.

Чуткий слух Олеандра перехватил скрежет и рокотание. Как вдруг над обрывом, разбрызгивая воду и комья грязи, взметнулись десятки булыжников, пожираемых сизым огнем. Позади них тенью лавировал Сапфир, на плече которого возлежал — да они рехнулись! — силин.

Хвост зверя распушился. На конце вспыхнул серебристый шар чар. Вия и Гера, визжа, кинулись врассыпную. И каменные снаряды засвистели над склоном, врезаясь в землю, тараня ограду и корежа деревья.

Вера в происходящее пошатнулась: не уснул ли Олеандр, случаем? Осознание царапнуло голову враз с осколком, рассекшим висок. И он пустился наутек. Куда? Да хоть куда-нибудь! Отыскать мало-мальски безопасное место, чтобы внутренности не превратились во внешности.

Пожелал, называется, помочь Эсфирь. И вляпался по самые листья в резню с выродками.

Все вокруг гудело, дребезжало и громыхало. Два трехнутых полудурка не иначе как явили земле конец света. Пыль и песок поднялись столь плотно, что о сносной видимости не шло и речи. Свечения было слишком много, оно ослепляло. В один миг Олеандру показалось, что ноги несут его на солнце. В другой — он отпрыгнул от зигзагов, извергавших грозовые разряды.

Близость электричества пронеслась по телу колючими покалываниями.

— Идиоты-идиоты-идиоты! — прокричал Олеандр, когда над головой пролетел грузный булыжник, гораздый вышибить из тела кости. — Вы хоть смотрите, куда швыряетесь!

Ответом сделался глухой удар каменюки по стволу. Дерево с грохотом рухнуло, взвевая новые тучи песка. Не выдержало тяги. Вприскочку покатилось по склону. Олеандр в кувырке ушел от мчащегося ствола. Не рассчитал. Ветви стеганули по плечам, хватанули затылок. Не обращая внимания на раны, он рывком вскочил на ноги и почувствовал запах гари.

Лес горел. Оттуда стаями вылетали горланящие птицы, прорывавшиеся через клубы черного дыма.

— Сапфир! — Олеандр осматривал небо и почву, пытаясь найти двух безумцев, убедиться, что они живы. — Ну ты и придурок, Сапфир, чтоб тебя!.. Ради Умбр… ради Тофоса, Сапфир, где ты?!

Никакого отклика не последовало. Только звон разлетавшихся камней да стоны израненных деревьев.

У Олеандра возникло чувство, будто он вот-вот подавится сердцем, заколотившимся у горла. Ворох оглушающих звуков не дозволял сосредоточиться и прочувствовать сеть корней под землей. Пыль мешала увидеть деревья. А выплеск чар сопрягался с риском растратить их попусту.

— Потеряла меня, милашка? — Олеандр вздрогнул. Голос, который он услыхал сквозь дымную взвесь, звучал ближе, чем хотелось бы. — Может, ты будешь вкуснее, чем тот другой дриад. На вид такой сладенький.

Он замер, осмысливая услышанное. А потом в голове укоренилось постижение: две вырожденки — две бездушные озверелые твари — растерзали кого-то из дриад на куски и оставили гнить.

Всё обрело смысл. И застоявшееся зеленое свечение в лесу, и глухая тишина говорили, что неподалеку лежит мертвое тело мученика, испускавшее чары. Словно в подтверждение к сапогам Олеандра прикатился мешок. Из прорехи в нём вывалилась рука — смуглая, покрытая обугленной листвой и запекшейся кровью. На кисти отпечатались следы укусов, ближе к плечу плоть изодрали до кости.

— Кого. Вы. Убили? — Олеандр не узнал собственного голоса, настолько тот прозвучал грубо. Внутри вспыхнул огненный шар, сотканный из гнева и жажды мести. — Говори, падла! Не прячься!

Олеандр поворачивался, чувствуя поблизости движение. Эфес сабли терся о ладонь, холодил кожу. Нервировали капли крови, стекавшие из раны на виске. Раздражала взвившаяся пыль, от которой слезились глаза. Он увидел, как по земле ползет тень. Услышал щелчки грозовых разрядов. Рванул в сторону — и молния вонзилась в песок точно там, где он только что стоял. Сновавшая по склону Гера выпрыгнула из дымовой завесы и кинулась в атаку. Зубы клацнули у плеча, когда Олеандр отскочил и встретился с Герой лицом к лицу. Опутанная нитями паутины и искрящаяся, с пепельным лицом, она вре́залась когтями в землю и осклабилась, точно хвастаясь пятнами крови на клыках — крупными, ягодно-алыми.

Иступленная злоба бушевала, закипала в груди Олеандра. Она пробуждала саблю и возвращалась троекратно. Он перекинул клинок в правую руку. Он же левша, нет? На выдохе расправил плечи. И выгнулся назад, пропуская череду грозовых разрядов. Ничего себе, а он так умеет?

Олеандр принял боевую стойку. Теперь он не раздумывал. Наугад выпустил к земле чары и закружился. Паутина выстрелила в него с ладони ламии, он ушел от нее в повороте. Зажал лезвие зубами. Согнулся. Оттолкнулся. В перевороте ускользнул от молнии. Сам не зная почему и совершенно не понимая зачем, вытянул руку.

Сабля скатилась по предплечью, рукоять скользнула в ладонь. Выпад, стойка — и клинок льдисто блеснул. Олеандр ощутил, как под землей зашевелились корни. Застыл. Посмотрел на Геру. Ни единой черты невозможно было разглядеть за полыхавшей разрядами тварью.

Взметнулся и завертелся над её головой стог искр. Отслоились и напружинились паутины, опутавшие запястья.

Почва содрогнулась. Из нее с грохотом вылетели корни. Усыпанные грязью, они толстели и трещали. Один подхватил Олеандра в прыжке и вознес к небу. Второй устремился к Гере. Попытался хлестануть по коленям, но раньше впитал разряд и вспыхнул. Третий свился кольцом, цапнул её за щиколотку и принял горестный удел собрата. Подпалённые корни раскроились. Брызнули щепками, вгоняя в песок занозу за занозой. Часть цапнула Геру.

Она завизжала. Припала к земле и принялась кататься, расколупывая каблуками песок.