Тогда-то Олеандр и узрел падение ореада. Тот пикировал над склоном, сложив обагрившееся кровью крыло.

Послышался крик. Тяжелый шлепок.

И сердце ёкнуло. Олеандр вынырнул из забвения, глотнул пагубный смог действительности. Мысли заскакали в голове. Разум пробудился.

Сапфир мертв! Затылок и висок прострелило болью. Олеандр заорал. И запястье резануло перо-лезвие. Кровь прыснула на листья и тунику. Клинок выскользнул из занемевших пальцев, затерялся в дыму.

Вия не заставила себя ждать. Золотой шлейф чар тянулся за ней тропой, она неслась Олеандру навстречу. Неслась плавно, почти не тревожа крылья, хотя одно из них на треть обуглилось.

Проклятие! Корень изогнулся. Олеандр повис на руках, спускаясь вместе с ним. Ступни коснулись земли. Правый сапог угодил во что-то липкое — к счастью, в кляксу крови, не в паутину.

— Сбежать вздумал! — и неожиданно липкая струя, ударив между лопаток, сбила его с ног.

Позади стучала трещотка — Гера приближалась. Олеандр пытался содрать склизкие канаты, заползавшие в нос и горло, сковывавшие запястья и ноги. Но тщетно. Сколько ни барахтался, даже не мог встать.

На помощь пришел корень, который слепо ткнулся в бок. Он пробрался под путы, рассек паутину, спутавшую ноги. А с той, что сковала руки, управился осколок торчащего из земли камня.

Где Гера? Олеандр услышал топот, скрежет металла, потом вперемешку с проклятиями голос:

— Ищите наследника! — И из леса выскочил Аспарагус.

За ним подтянулись и другие дриады. Трое тут же закричали, пронзенные перьями-лезвиями. И рухнули навзничь, истекая кровью.

В глотке Олеандра скатался крик. Паутина выстрелила в ногу, опутала. Рывок — и он, едва поднявшись, грохнулся. Обжег живот о щепки.

— Ты проиграл, сын Антуриума, — Гера подступала сзади. — Смирись с судьбой.

— Катись в пекло!

Олеандр схватил какую-то палку, которая валялась рядом. Не успела вырожденка прыгнуть и вонзиться в него клыками, он вскочил и швырнул в неё — о, Боги! — отгрызенную руку дриада. Она втемяшилась Гере в лицо. Сила удара была невелика. Да и орудие попалось никудышное. Но песок с него просочился вырожденке в глаза и ослепил.

Недолгой заминки хватило, чтобы Олеандр воззвал в корню. Отвел его для решающего удара.

Корень взвился. Изогнулся, как натянутая тетива. Рванул к цели. Из-под багряной, заляпанной грязью челки на него воззрилось лицо с вздувшимися венами. В глазах Геры не виделось и намека на испуг — выродки и правда идеальные орудия убийства.

— Гера, я помогу!

Крик прогремел столь же внезапно, сколь круто Вия спикировала перед подругой.

О, нет-нет-нет! Ежели удар придется по мойре, возмездия не миновать!

Стук сердца залетал в ушах. Олеандр спасовал. Приказал корню отступить. Но поздно. Столь стремительный разгон с наскока не погасишь. Потому скоро и раздался хруст. Жуткий, пробирающий до судорог — с таким треском ломаются ребра. Корень врезался мойре поперек груди.

Бред какой, а? Губы Олеандра искорежила ухмылка. Его затрясло. За падением вырожденок он не наблюдал. Просто не мог смотреть и содрогаться от мысли, что рука возмездия вот-вот наградит его схожей затрещиной. А на расправу она оказалась мало того что быстрой, так еще и невидимой.

Удар вырвал из-под ног почву. Олеандра скрутило в узел, протащило по песку и впечатало во что-то твердое. Боль, подобно проглоченным лучинам, терзала и рвала на куски. Вздохи и выдохи вырывались с хрипением, отдавались ломотой в ребрах. Он хватал ртом воздух, но до легких он не доходил — будто в перегородку утыкался. Тело оцепенело, отказывалось повиноваться.

Мысли выветрились.

Остались только боль и нежелание верить, что лепестки жизни осыпаются.

Как оказалось, у Погибели очень теплые руки. Нежные и ласковые, отчего-то такие родные. Они опустились Олеандру на щеки, даруя упоительное ощущение спокойствия, безмятежности. Он попытался пошевелиться. Но единственное, на что его хватило — приподнять палец.

Боль зверем вгрызалась в тело. В груди будто кипяток разливался.

Погибель изучала Олеандра ладонями, а потом прильнула губами к губам. И плоть снова отозвалась жжением. Он пожелал отпрянуть, но она углубила поцелуй, призывая к отклику. Он откликнулся — откликнулся, невзирая, что ребра словно разом расплавились. В горле гвоздем заколотился крик, поглощаемый и перерождаемый в выдох наслаждения.

Кто бы мог подумать, что Погибель является павшим во плоти. А еще провожает в последний путь столь нецеломудренным способом.

Действительность проявилась неожиданно. Сквозь рваный шум Олеандр различил крики соплеменников. Сквозь мерцающую пелену слез медленно проступали очертания горелых деревьев, подёрнутых дымовой завесой. Мир перед глазами склеивался. Олеандр моргнул и встретился с Погибелью лицом к лицу в лице чернокудрой девушки. Её лик казался знакомым.

Жар поцелуя остывал на губах, когда она проворковала тихо:

— Не шевелись, Листочек.

И взобралась на корень. Оттуда — на ствол поваленного дерева. И скрылась, рассеивая по воздуху запах серы и копоти.

Тогда-то в голове и завертелся круговорот пережитого. Разум Олеандра заработал, оценивая обстановку. Никакая Погибель за ним не приходила. Как цвет сорвать, он смотрел на Эсфирь. И ныне ветра глупости понесли это непутевое создание туда, где до сих пор кипел бой.

Не в силах ни перекричать собратьев, ни вмешаться в сражение, Олеандр, плохо ведая как, может, сродни гусенице, добрался до верхушки упавшего дерева. Через узкие просветы почерневших ветвей он увидел Аспарагуса, который отразил перо-лезвие в полете, плашмя подставив под него клинок. Позади него, среди надтреснутых бревен и догорающих сучков лежала…

— Драцена!

Застёжка-цветок на вороте ее плаща сверкала в свете молний и переливалась медью.

Драцена стоически прижимала ладони к рваной ране на боку.

Чуть поодаль в дыму полыхающих деревьев кружили вооруженные дриады. Склон трещал по швам. Разверзался под давлением корней, призванных на смену испепеленным. Скученные потоки воздуха пропахивали землю, стегали и расшвыривали хранителей, как деревянные фигурки с доски. Золотые волосы Вии то и дело мелькали среди сталкивавшихся снарядов: она что, до сих пор жива? Гера не отставала. Перемещалась столь резво, что кружилась голова.

Олеандр потерял счет попыткам встать и помочь соплеменникам, пропавшей дурехе-беглянке. Хоть кому-нибудь, в конце концов! Как вдруг призывы к атаке разом смолкли. Сгусток белой мглы — чары Эсфирь? — выпорхнул из леса и ударил Геру в живот. Тут же из-за корня выскользнул Каладиум. Его плащ взвился крылом, с руки сорвался позолоченный кинжал.