— Твои собратья совершили коллективный акт самоубийства, — произнес чеченец. — Они все гикнулись в пропасть!

Иван промолчал.

— Если бы нас не задержали несколько самоубийц из русских солдат, — продолжал боевик, — нам бы удалось их догнать. Мы бы их скосили из автоматов, как сорную траву на наших полях, и им не пришлось бы прыгать в пропасть. Но тебе я предлагаю другую судьбу.

— Какую же?

— Перейди в мусульманство, и я сделаю тебя со временем, если хорошо покажешь себя в бою, своим заместителем. Мы, чеченцы, ценим храбрых людей, кто бы они ни были по национальности. А в твоей храбрости я убедился.

— Что верно, то верно…

— Некоторые твои собратья, да будет тебе известно, перешли в нашу веру и ничуть не жалеют об этом. Не будешь жалеть и ты. Ты станешь так богат, как тебе и не снилось. У тебя будут самые красивые женщины и самые ловкие рабы. Ты увидишь мир: у моей республики много друзей по всему белу свету.

— Пой, ласточка, пой…

Видимо, боевик не понял этого выражения и решил, что Иван начал поддаваться на его уговоры.

— Ты ведь из Забайкалья? — спросил он.

Овсиенко поразился его осведомленности.

— Весь ваш отряд из Забайкалья, — ответил он.

— Ну сам подумай: стоило ехать так далеко, чтобы найти здесь смерть? Но тебе единственному Аллах послал шанс, и ты будешь круглым дураком, если не воспользуешься им.

Иван снова промолчал.

— Твои родители живут бедно? Можешь не отвечать, и сам знаю, что они небогаты. В России все простые люди живут бедно.

— С чего ты взял?

— Знаю. Я бывал там много раз.

— А сам с чего ты взял, что мои родители — простые люди? — спросил Овсиенко. — Может, мой отец — банкир?

— Сыновья банкиров не идут служить в милицию. Для них находится работа поинтереснее. Ну, что скажешь?

Иван пожал плечами.

— Подумай, подумай, — продолжал боевик. — Перейдя к нам, ты и родителям поможешь. Они переедут сюда, в Ичкерию. Или в любую другую страну, в какую захотят. Ведь рано или поздно моя страна станет независимой. Такова воля Аллаха.

Терраса круто вела вверх. ОМОНовцы проходили здесь много раз, когда шли на учения.

Наконец подошли к обрыву.

— До сих пор меня никто не мог одолеть в единоборстве, — сказал чеченец. — Тебе это удалось.

— Значит, мой бог сильнее твоего Аллаха.

— Не надо так шутить, — строго сказал боевик. — Это кощунство.

— Мне оставалось победить или умереть. У меня не было выбора, — пояснил Иван.

В это время в просвет между тучами выглянула луна. Передо ОМОНовцем стоял плечистый чеченец, привыкший повелевать. Оба стояли на краю пропасти, и их гигантские тени падали туда.

— А вот тут ты прав, — согласился боевик. — У тебя не было выбора. Но у тебя и сейчас его нет, неужели ты до сих пор не понял? Прыгнуть в пропасть либо остаться здесь, среди гор, посреди ненавидящих тебя людей, — это все равно верная гибель.

— Посмотрим.

— Я же делаю тебе предложение, от которого ты не имеешь права отказаться. Хотя бы ради твоих родителей.

— Хватит болтать, — грубо оборвал его Иван. — Уж лучше ты прими христианскую веру, и тогда мы, может быть, тебя пощадим.

Учитывая отчаянное положение бойца, ответ прозвучал издевательски, но чеченец и бровью не повел: выдержки ему было не занимать.

— Я еще не все сказал тебе, милиционер, — произнес он вкрадчиво. — У нас есть свои люди в ваших военных структурах.

Овсиенко пожал плечами:

— Мне это известно.

— Они служат нам за деньги. За большие деньги.

— Мы выведем их на чистую воду.

— Не получится.

— Получится!

— Не о том речь, русский, — махнул рукой боевик. — Речь в данном случае идет о тебе: так или сяк ты скоро погибнешь, но память твоя будет осквернена, за это я тебе ручаюсь. Мы сфабрикуем необходимые бумаги и через наших людей, которых я упомянул, доведем их до сведения вашего командования. И тогда все узнают и здесь, и у тебя на родине, что ты перешел в нашу веру и в нашу армию, что ты добровольно воюешь против своих.

— Ничего не выйдет.

— Почему?

— Тебе не поверят.

— Ты глуп, как теленок, — коротко рассмеялся чеченец, и его оскал при лунном свете был страшен, словно у скелета. — Неужели ты думаешь, что для нас проблема — состряпать нужные документы, которым невозможно не поверить? Неужели ты не знаешь, что мы, когда нам было необходимо, делали фальшивые авизо, по которым получали десятки и сотни миллиардов рублей у ваших идиотов-банкиров?

Это была правда.

Однако чеченец, стоявший перед Иваном, несмотря на всю свою информированность, не знал главного секрета, которым владел старший сержант ОМОНа Овсиенко. Это был козырный туз бойца, которым он и намеревался воспользоваться.

— Я все сказал, — произнес чеченец.

— Ну и ладно.

— Последнее слово за тобой.

— Пошел к черту, — молвил Иван. Сказать правду, ему изрядно надоел этот самоуверенный фрайер.

— Ну что ж! — крикнул боевик. — Тогда я облегчу тебе дорогу в преисподнюю…

С этими словами он изо всей силы толкнул ОМОНовца в грудь, пытаясь свалить в пропасть. Однако Иван угадал его маневр и увернулся. В следующее мгновение они сцепились в смертельной схватке. Боец рывком отбросил автомат, которым все равно не сумел бы воспользоваться в рукопашной.

Они пытались столкнуть друг друга в черное жерло провала, борясь за каждый миллиметр пространства.

Быстро передвигаться после контузии Иван не мог, но в драке они едва ли уступали друг другу.

Говорят, в последние мгновения жизни, например, когда человек тонет, в его памяти может промелькнуть вся жизнь. Ничего такого с Овсиенко не произошло. А вспомнил он произведение Лермонтова, которое учил еще в школе. Там два героя ведут поединок на такой же вот горной площадке, высоко в горах. И тот, кто окажется побежденным, тут же свалится к чертовой бабушке в пропасть, где упадет на острые скалы и неминуемо погибнет…

Все-таки силенок и выносливости у противника оказалось побольше. Он понемногу оттеснял Ивана к краю пропасти, из которой веяло прохладной сыростью. Это придало ОМОНовцу сил, и он рванулся в сторону от опасной черты. Чеченец схватил бойца за руку и попытался вывернуть ее назад — точно так, как Овсиенко проделал недавно с ним там, внизу, близ рва, опоясывающего учебный лагерь.

Иван опять увернулся, однако силы его были на исходе. Сказались и контузия, и бессонная ночь, и неподвижное лежание в грязной жиже на дне рва, когда каждую минуту его «для профилактики» могла прошить бандитская пуля.