Он не врал, что-что, а ложь я могла считывать. Он не врал, и от этого становилось в разы больнее. Слушая все, мне хотелось кричать. Заставить себя не чувствовать этого. Не к нему.

Но я чувствовала.

Я влюблялась в него.

В человека, который совсем мне не подходит. Бороться с этим становилось все труднее.

Я пала ниц, утыкаясь носом в щетинистую шею.

Вдох.

Привет, безумие.

РАШИДОВ

С каждым днем я четче понимал одну вещь — меня к ней тянет сильнее, чем думал. И дело не в сексе, потому что я имел ее столько раз уже, что в противном случае наверняка испытал бы успокоение. Приелась бы. Но этого не происходило. Леша тоже перед отъездом недвусмысленно намекнул мне, что сам был в такой ситуации, и тоже особо поверить не мог. Сравнил, бля.

Крыло меня также внезапно. Вело.

И когда поранилась, думал, что просто запрет наложу на любые поползновения в сторону сада. Глупости, конечно. Проветрил бошку, и сразу захотелось вернуться, погорячился. Но что меня ждало дома?

Думал, что убью, убью этого сопляка на месте, как только увидел рядом с ней. Веселой. Открыто улыбающейся. Ему. Не мне. Взгляд мягкий, необременённый грустью. На щеках влага. Плакала до? Конечно, из-за меня, потому что я не умел справляться с эмоциями. А он успокоил, конечно, принц в сияющих доспехах.

Славик, в асфальт закатаю честно. Розу он ей подарил. Да я этих роз ей целый контейнер могу привезти, если так хочется. Херь полная сопливая.

А чего ты хотел? Взял нахрапом, придавил, конечно, она боится тебя, а ему вот она улыбалась без прикрас.

Нежностью надо брать, только не умею я ничерта, брать и ломать в руках — пожалуйста. Такой вот я человек. Схватил, потащил, к стене прижал.

Озверел вот честно, но, глядя в наполненные слезами глаза, не мог и пошевелиться. Что-то противное и гадкое внутри зашевелилось. Совесть? Нет. Отвращение к самому себе, что опять заставил плакать. Сжимал руками лицо и вдыхал соленый аромат грусти, сам же противно возбуждался. Она меня всего цепляла на крючок. Выкручивала нервы, хотелось в один момент придушить, а в другой жадно трахать у стены. До сорванного голоса, до ломоты в теле, чтобы царапалась как кошка. Стонала на весь дом.

Никогда прежде женщины не имели на меня такого влияния, и я черт возьми, не знал, как с этим справляться. Мне не ведомы слабости, кроме одной. Сейчас мирно посапывающей в своей комнате.

И вот я сжимал в руках девушку, которую уже можно было назвать еще одной моей слабостью. Это чертовски плохо, потому что теперь был дополнительный рычаг влияния, на который так легко надавить. Я и сам в окопах, отстреливаюсь вслепую, а теперь еще и фокус размылен.

Пожалуй, я уже яснее понимал ее отношение ко мне, когда она высказалась, несмотря на истерику.

Каждое слово резало без ножа. Меня и резало? Почему ее боль так легко трогала меня? Человека, которого мало что может тронуть. Жену я убил, оказывается, это вообще забавно. Но эти слухи ходили давно, что вполне ожидаемо.

Я не отрицал их по большей части потому, что не видел смысла доказывать что-то. Убил и убил, так будут больше бояться, казалось мне тогда.

Но, когда содрогающаяся от страха и ужаса девушка рыдала на моей груди, сжимая ткань руками, больше всего мне хотелось, чтобы она меня не боялась.

— Ты моя, и я буду душить тварей, кто попробует поменять ход этих вещей, — прошептал, поглаживая макушку.

— Я ничего не сделала, — касаясь губами шеи, повторила.

— Знаю, — скользнул по щеке, опустился вниз. Дыхание девушки становилось поверхностным. Вот так, цветочек, ты должна задыхаться не от истерик, а от наслаждения. — Сорвался я, такой характер. Если мое, то мое. Другим трогать и смотреть нельзя.

С детства такой, не жадный, но до своей собственности одержимый. И ты не станешь исключением, девочка.

— Я боюсь, что мне будет больно.

Она откинула голову назад, чтобы посмотреть в лицо. Пока я нагло водил руками по бедрам, скрытым тонким свободным платьем. Оно закрывало так много, но при этом нравилось больше других. Загадка интриговала, пусть я и вкушал уже ее, знал, какая она на вкус, запах, мог бы наощупь определить.

— Ты же моя девочка, тебе бояться нечего.

Морщинка между бровей разгладилась, девушка слабо улыбнулась мне. Снисходительно. Не так закупорено, как раньше, но уже ощутимо проще. Словно мои слова и правда немного послабили ее страх.

Провел пальцами по позвоночнику. Собирая губами трепет, скользящий по коже. Надя цеплялась за меня, пока я как обезумевший, снова и снова погружался в нее с головой.

Расстегивая пуговицу за пуговицей, следил за реакцией. За мурашками, которые начали проступать на коже. Касание. Вот она вздрогнула, закусила пухлую губу и прикрыла глаза, обрамленные пушистыми ресницами.

Провел языком по губе, неотрывно следя за мимикой. Ну же, девочка, дай мне свои глаза. Дай глотнуть неприкрытые эмоции. Прикусил и оттянул нижнюю губку, и вот Надя открыла свои бесовские глаза. В которых видишь свое отражение. И тягучее желание.

Платье плавно осело на пол, показывая, что она в одном тонком топике, сейчас он не скрывал крупную возбужденную грудь. Соски упирались в ткань и манили. Прикусил прямо сквозь ткань, оставляя темное пятно.

— Арслан, я не могу…

Надя попыталась оттянуть мою голову назад. Что за фокусы? Сжал талию руками, продолжая гладить языком выступающие соски. Зацепил зубами ткань и стянул, оголяя горошинку. Вот так. Горячая плоть приятно уместилась во рту. Сожрал бы ее всю, но вместо этого прошелся зубами по ореолу, придавливая сосок языком.

Рваный стон разнесся в пространстве. Вот так, моя красивая. Вспотевшая, горячая, моя.

Быстро стянул мокрую ткань с нее, скользя ладонями по спине.

— Не можешь что?

Вел языком по шее, собирая капельки пота. Жарко.

В доме сейчас Сахара, кто-то уверенно косячил. Перестали бояться…долго же меня тут не былою Распустили языки и не выполняли указаний четко. Уволить. Займусь этим завтра.

— У меня…нельзя в общем.

Прикусил мочку, а сам чуть не взорвался от тихого стона, что последовал за моим действием. Ну не злись, девочка, хочешь же.

— Ну, у девочек бывает раз в месяц, — тихо прошептала и отвернулась.

В другой жизни я бы сказал отсосать мне. А здесь, я совершил абсолютно не понятную вещь.

— Болит? — поднял на руки полураздетую и раскрасневшуюся от смущения девушку. На удивление, отвращения я не испытывал.

— Да, есть такое, — выдохнула в область шеи. Руки обвили мою шею, но как-то неуверенно, словно боялась, что я скину их.