как-то пролезть в это вот даже с виду пугающее нагромождение, в итоге предпочтет ломиться где-нибудь рядом. Во всяком случае, есть такая надежда.

Помимо перечисленного, никаких ловушек в, так сказать, предполье не имелось. Ни всяких там испанских рогаток-кобылин и иных противоконных «ежей». Ни в стиле вьетконга замаскированных ямок с шипами, а то и вовсе с кольями. Ни на некоторой высоте над землей расположенных рамок с, подобно колючей проволоке, натянутыми сетями. Ни рассыпанного так называемого чеснока, в конце концов. В общем, никаких «веселых» самоделок на западном склоне холма не имелось. И не столько даже из-за отсутствия времени на их подготовку, сколько из-за иных методов отогнать способную нести всадников неразумную живность. «Добряк» Кир вон Гимс не даст соврать.

На этом, пожалуй, и заканчивались все оборонительные сооружения Надобрывинска, на создание чего пошло большинство усилий его обитателей в прошедшем месяце. Что касается наполнения огороженной на вершине территории, то представляло оно из себя по большей мере пока лишь разметку, незаконченную землянку и множество всевозможных навесов. Как производственных, где, например, сушились ещё не обожженные глиняные кирпичи для будущих печей в зиму. Так и жилых, что пока допустимо, по летнему-то времени.

Примерно так выглядел Надобрывинск в момент начала «Великой Битвы за Светлое Будущее», как однажды назвал эту потасовку в одной из своих пылких речей Командор, которого, как водится, в очередной раз понесло.

— Рус, выходить! Моя — не убивать! — вырвал Командора из его задумчивости, очевидно, призыв сдаваться, который озвучил восседающий на несколько взъерошенном волколаке получше, так сказать, достаточно крупный коренастый орк с весьма колоритными дредами и кожей чуть желтоватого оттенка, особенно заметного на груди и, видимо, брюхе, что в данный момент было прикрытом неплотно запахнутым полосатым халатом пусть и довольно блёклых цветов, но не столь выгоревших, как у других. — Выходить! Быстро-быстро.

— А где твоя тюбетейка*? — решил в юмор, как ему казалось, Сулин. — Нет! Без тюбетейки — разговора не будет. Что это за неуважение такое?!! Накрайняк — мохнатую шапки ищи, вот тогда и поговорим.

— Какой неуважение? Почему? Зачем шапка? — недоумевал, видно, очень озадачившийся желтобрюхий, даже несколько забеспокоившийся по поводу обвинений в неуважении. Но опомнился и перевел претензию рядом восседавшему на ещё более матером волколаке очень длиннорукому, словно горилла, насыщенно-зеленому крепышу синеватого оттенка, с ещё более длинными и толстыми дредами да вплетенными в них цветастыми ленточками, ну и в халате поярче. После чего снова обратился к «комику» на стене почти уже осажденного поселения. — Бурхан Сильный говорить: ты — плохой Рус. Тебя — убить долго. Другой Рус, слушай: выходить. Моя вас убивать — нет.

— Твой предложений хороший — не очень! — ещё больше недоумения, в том числе и в собственных рядах, решил вызвать кривляющийся Сулин своими так себе шутейками в стиле Бората. — Лучше уходи, а то умрёшь — все!

* Автор не имеет своей целью оскорбить или как-то задеть представителей народов, элементом национального костюма которых являются упомянутый или ещё какой-либо головной убор с прочей одеждой. Просто Сергей Сулин — продукт своего времени, когда определенная доля анонимности в общении при отсутствии зрительного контакта с собеседником очень уж располагает к необязательности аргументации своих порой громких высказываний, так сказать.

— Ты — плохой. Твой язык — много лгать. Тебя — не убить. Тебя — посадить на цепь. Будешь веселить Бурхан Сильный, — снова с забавным акцентом передал переводчик послание синеспиного, на фоне прочих, гиганта. Ну и, судя по всему, лидера этих вот под две сотни всадников, в числе которых преимущественно коротконогие, но плечистые коротышки буробокие, и ещё немного такого же роста, но более шкафоподобных желтобрюхих. — Эй, выходи! Биться с наш батыр. Три! А то мы спешить.

— Это он предложил поединки с тремя их лучшими бойцами, чтобы не завязнуть тут, пока остальные отряды к Нахолмску отправились, — прояснил и без того вполне очевидную ситуацию с хмурым видом рядом стоящий Хромой. — Похоже, старший вождь Набега оставил здесь кого-то из не самых любимых младших вождей вместе со своим отрядом, чтобы озаботились обнаруженным новым поселением. Хотя многовато их тут для одного отряда. Может быть, часть уйдет ещё?

— Сколько их всего может быть в этом их Набеге? — поинтересовался у мрачного Рольфа дерзкий Абель, подмигнув скрипнувшему зубами вроде как невозмутимому Бурхану.

— Эм, не помню, чтобы больше пяти сотен было, — ответил озадаченный провокационным поведением Командора Хайнц. — Но и меньше двух никогда не приходило.

— И это набег?

— Так это ж молодняк их. Они за воинской славой пришли, — пожав плечами, ответил задумчивый рыжебородый ветеран, пока несерьезный чернобородый юнец вызывающе улыбался набычившемуся от того синеспиному орку и его растерянному желтобрюхому подчиненному. — За славой, ну и в который уж раз попытаться согнать нас с, по мнению лобастых, их земель. Упертые они, но не изобретательные какие-то. А может, у них там и табу какие. Не знаю. Короче говоря, раз в несколько лет, хотя, говорят, было такое, что и каждый год зачастили, так вот, регулярно приходят лобастые и всё пытаются отогнать людишек дальше на север.

— И что? Не грабят, не разоряют, в полон не угоняют?

— Так а что тут грабить-то? Все селения местных — севернее. А монстры до Нахолмска обычно дойдут и станут там. Пока не победят, а ещё ни разу не побеждали, дальше не суются. Говорю же, без особой выдумки действуют, — пояснил Хайнц Рольф и без того всё это уже знавшему Лину Абелю, похоже, специально тянувшему с ответом на вызов. — Пленников же, бывало, угоняли. Но как-то вот странно их отбирают. Не всех подряд, в общем, гребут, а чем-то неведомым руководствуясь. Ну а о судьбе угнанных — больше никто и не слыхивал. Мда. Примерно так.

— Эй, Рус, почему молчишь? Давай биться! — устал ждать полиглот-желтобрюхий, а точнее, поторопивший его молчун-синеспиный.

— Завтра приходи! Мне надо с духами посоветоваться, чтобы знать: где вас всех хоронить. Свободен! — продолжил явно нарываться, а может, и попросту понтоваться насмешник, ибо дикари обычно страсть как любят такое, и уважают именно показную силу. Дело за малым: доказать, что вся эта бравада не