— Вставай! — сказали охранники. — Надевай тюрбан.

Я надел грязный тюрбан, собрался с силами и пошел за охранниками в комнату для допросов, как овечка, которую ведут к своей судьбе, на скотобойню.

Когда мы прошли мимо того парня, которого я увидел, то понял, что это был просто охранник, который не смог сохранить свою форму в надлежащем состоянии. Он выглядел очень сонным, должны быть, его вызвали, когда он спал, и он еще даже не умылся. Это был не мой друг, как мне показалось сначала. Боль, ужас и страх взяли верх над моим разумом. Боже помилуй! Я совершил преступление? Нет. Мой друг совершил преступление? Нет. Мы сговорились, чтобы совершить преступление? Нет. Единственное, что мы сделали вместе, это поехали в феврале 1992 года в Афганистан, чтобы сражаться с коммунизмом. И насколько мне известно, это было не преступление, по крайней мере в Мавритании.

Так почему я был напуган? Потому что преступления относительны. Правительства их определяют и переопределяют, как им удобно. Большинство людей даже не знают грань, которая разделяет нарушение закона от его соблюдения. Если тебя арестовывают, ситуация ухудшается, потому что большинство людей верят, что правительство всегда имеет веские основания для ареста. Вдобавок ко всему этому, если мне предстояло страдать, я не хотел, чтобы кто-то страдал со мной. Я думал, что они арестовали моего друга из-за подозрения в причастности к заговору «Миллениум» только потому, что он однажды был в Афганистане.

Я вошел в комнату для допросов, которая оказалась кабинетом ДСР. Комната была большой и хорошо обставленной: кожаный диван, два двухместных кресла, журнальный столик, большой стол, кожаный стул, еще пара простых стульев для неважных гостей и, конечно, портрет президента, выражающий всю слабость законов и всю силу правительства. Жаль, что меня не передали США, по крайней мере, там я мог бы обратиться хоть к чему-то, хотя бы к закону. Конечно, правительство США и политики делают успехи в последнее время за счет законов. В правительстве очень умные люди, они взывают к страху людей, чтобы те отказались от своей свободы и личной жизни. Тем не менее у правительства уйдет еще какое-то время, чтобы начать полностью пренебрегать законом, как в странах третьего мира и коммунистических странах. Но в реальности это меня не касалось, и, слава богу, у моего правительства нет технологий, которые позволили бы им следить за бедуинами в необъятной пустыне.

В допросной было три человека: ДСР, его помощник и протоколист. ДСР попросил их принести все мои вещи. Они тщательно все изучили, не упустив ничего. Они не говорили со мной, только перешептывались между собой, чтобы взбесить меня. В конце поисков они отсортировали мои бумаги и отложили те, которые считали наиболее интересными. Позже они спросили меня о каждом написанном в этих бумагах слове.

— Я собираюсь допросить тебя. Просто хочу предупредить, что будет лучше, если ты расскажешь всю правду, — сказал ДСР уверенно, продолжая курить трубку, которую он никогда не вынимал изо рта.

— Уверен, что расскажу, — ответил я.

— Отведите его назад… — сухо скомандовал он охране.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне все о своей жизни и как ты вступил в Исламское движение, — сказал ДСР после того, как охранники вытащили мое тело из лап москитов и вернули в комнату для допросов.

Если тебя арестовывают в первый раз, то велики шансы, что ты не будешь особо откровенен, и это нормально. Даже если ты не совершал никаких преступлений, это разумно. Ты в замешательстве, ты хочешь показаться как можно более невинным. Ты понимаешь, что тебя арестовывают из-за достаточно серьезных подозрений, и ты не хочешь их раздувать. Более того, допрос включает в себя то, о чем никто не хочет говорить, например, о друзьях или о личной жизни. А когда тебя подозревают в терроризме, правительство поступает с тобой особенно грубо. Во время допроса ты всегда стараешься не отвечать на вопросы о друзьях и близких. И наконец, ты очень расстроен из-за своего ареста, и ты ничего не должен своим следователям. Наоборот, они должны тебе объяснить причину твоего задержания, и только ты решаешь, отвечать на вопросы или нет. Если этой причины достаточно, чтобы удерживать тебя, ты можешь просить профессиональных представителей. А если нет, то тебя и задерживать не должны были. Вот как работает цивилизованный мир, а все остальное — диктатура. Диктатурой правит хаос.

Если честно, я вел себя, как среднестатистический человек, я пытался показаться невинным как ребенок. Я старался сохранить в тайне имена всех знакомых мне людей, кроме тех, о которых полиция и так прекрасно знала. Следователи продолжили допрос, но, когда они открыли канадскую папку, все решительно испортилось.

Правительство Соединенных Штатов видело в моем аресте и переводе в Мавританию прекрасную возможность раскрыть план Ахмеда Рессама, который в те времена отказывался сотрудничать с властями. Более того, США хотели узнать более подробно о моих друзьях в Канаде и Германии и даже за пределами этих стран. В конце концов, за моего брата Махфуза ульд аль-Валида уже объявляли награду — пять миллионов долларов[49]. Еще США хотели узнать больше о джихаде в Афганистане, Боснии и Чечне. Бесплатная консультация. Из-за вышеперечисленного и по другим причинам, которые мне неизвестны, США увели мое дело как можно дальше. Они назвали меня «организатором заговора». Они попросили все страны обеспечить их хоть какой-то информацией обо мне, особенно Канаду и Германию. И так как я уже «плохой» парень, по отношению ко мне должны применить силу.

К разочарованию правительства США, все было не совсем так, как они надеялись, и они не добились того, чего хотели. Не важно, какой гениальный у кого-то план, план Бога работает всегда. Я чувствовал себя как в «Me Against the World» 2Pac'a. И вот почему.

Все, что могли сказать канадцы, было: «Мы видели его с А и Б, и они плохие люди». «Мы видели его в такой-то и такой-то мечети». «Мы прослушали его телефонные разговоры, но в них ничего интересного!» Американцы попросили канадцев предоставить им записи моих разговоров, но после их обработки. Конечно, не имеет смысла выбирать разные отрывки из разговоров и пытаться придать им какой-то смысл. Я думаю, что канадцам нужно было сделать одно из двух: либо отказать американцам в предоставлении доступа к частным разговорам на территории их страны, либо отдать полные записи разговоров в оригинальном виде, даже без перевода.

Канадцы передали своим американским коллегам записи разговоров, но из всех слов американские следователи решили сосредоточиться только на двух словах на более чем четыре года: чай и сахар.