Она промокнула лоб кружевным платочком.

— Пожалуйста, что-нибудь холодное. Лучше стакан воды. — Она увидела, что Николас достает со льда бутылку шампанского. — Пожалуйста, Николас, никакого алкоголя. После обеда он ударяет мне в голову.

Он открыл бутылку шампанского, наполнил оба бокала, стоявших на столе, и, указав на блюдо с маленькими бутербродами, сказал:

— Съешь сначала что-нибудь, тогда шампанское не ударит тебе в голову. Не годится, участвуя в «оргии», пить водопроводную воду.

— Я бы хотела оставаться трезвой, — сказала она, сделав все-таки один глоток.

— И все-таки ты пришла.

Она твердо посмотрела ему в глаза. Ее губы скривились в упрямую гримасу.

— Не строй иллюзий. Я в тебя не влюблена.

— Я уже догадывался об этом.

— Я люблю своего мужа. — И, поскольку Николас молчал, она горячо продолжала: — Я очень люблю его, я покончу с собой, если он… — Она сглотнула, и ее глаза затуманились. — Я молю Бога, чтобы он никогда не узнал.

У Николаса разрывалось сердце от разочарования, и одновременно он испытывал какое-то сочувствие к ней.

— Может быть, ты хотела бы пойти домой?

— Да. — Но она не тронулась с места.

Он налил ей шампанского. Она жадно выпила бокал и протянула его снова.

— Пожалуйста.

— Больше ни капли.

Она удивленно вскинула на него глаза.

— Почему нет?

— Потому что… — Он чуть было не сказал: «Потому что я люблю тебя», и не сказал лишь потому, что и сам до конца не понимал, правда ли это.

Любил ли он ее или любил в ней лишь образ Беаты? Стоит ли она того, чтобы ее любили? А может быть, она просто чувствует себя женщиной, которой пренебрегают и которая от скуки позволяет себе необдуманные поступки? Ее протестантско-прусское воспитание не позволяет ей при этом получать удовольствие. Для любой жительницы Вены ее положения такой адюльтер значил бы не больше, чем принять, например, освежающую ванну, в то время как пруссачка уже мысленно представляет себе, как ее, грешницу, будут мучить в аду. Если слухи о некоторых склонностях Годенхаузена справедливы, она была просто сексуально неудовлетворенной и лишь поэтому, как он с легкой горечью сказал себе, и пришла. Он бы охотно, собрав душевные силы, отправил ее домой. То, что она ему предлагала, было унизительно и не принесло бы никакой радости. Многие женщины спали с ним в напрасной надежде, что он в них влюбится. Сейчас роли поменялись. Впервые в его жизни он оказался в положении, в котором он до сих пор видел только своих партнерш.

— Вечеринка в пятницу удалась на славу, правда? — спросил он.

— Тебе нужно было остаться. Редко мы так веселились, как тогда. Лейтенанта Дитриха вывернуло наизнанку на кухне, а фрау фон Вальдерсхайм станцевала канкан.

— То-то было загляденье.

— Еще бы. Особенно, когда у нее грудь из корсета почти вывалилась.

Оба рассмеялись. Алекса потихоньку оттаивала. Было ли это следствием шампанского, или причиной тому была удивительная сдержанность Каради?

До сих пор она говорила по-немецки, и это помогало держать дистанцию. Внезапно она перешла на венгерский.

— Ох, Ники, — вздохнула она. — Почему здесь люди такие… такие другие? Или почему я такая другая? Пора бы мне постепенно к ним привыкнуть. Они ни о чем другом не говорят, только о службе, лошадях, охоте и маневрах. Эти вечные старые анекдоты и болтовня. Хотя бы женщины не были такие противные! Все крутится вокруг их происхождения, их бывших титулов, вдобавок ведут они себя хуже всякого сброда. Бесконечные интриги, колкости, обидные намеки! А уж если они решили, что какая-то из офицерских жен не вполне сотте il faut,[18]выше майора ее муж не поднимется.

Он поцеловал ей руку.

— Да, если бы все жены офицеров были такие, как ты, войны никогда бы не было. Ведь большинство мужчин отправляются на войну только затем, чтобы таким образом хотя бы на время отдохнуть от своих жен. Все остальные причины второстепенны.

— Чувство товарищества среди мужчин, наверное, сильнее, чем любовь между мужчиной и женщиной.

— Нет, это неправда.

— Отнюдь, так оно и есть. И сколько бы мужчины ни были на войне, и сколько бы жены ни оставались дома, ничего это не изменит.

Безусловно влияние Годенхаузена, подумал Николас, но возражать на этот раз не стал.

Она снова протянула ему бокал.

— Ну, так как же, получу я на этот раз что-нибудь? Я хочу пить.

— Только один глоток. Я не хочу позже слышать, что ты была навеселе.

— Позже? Почему позже?

— Через пять минут… через час… завтра. На этот раз я не собираюсь тебя соблазнять.

— А ты и в первый раз этого не делал, лгун эдакий! Это я тебя соблазнила.

— Даже если и так, ты что, сожалеешь об этом?

— Конечно, я должна. Но я не сожалею. — Она встала, прошлась по комнате и снова опустилась на софу. — Это ужасно, Ники. Мне так хорошо с тобой. — Алекса протянула к нему руки. Он присел рядом, и она прильнула к нему. — Ты, наверное, думаешь, что я сплю со всеми подряд, но это совсем не так. Ты первый, клянусь тебе. Никому из приятелей Ганса Гюнтера я не позволяю задержать мою руку хоть на секунду дольше, чем принято. Некоторые пытались дать понять, что они… ну, ты понимаешь. Но чтобы с одним из них — никогда! Во-первых, на них нельзя полагаться. И во-вторых, Ганс Гюнтер никогда бы мне не простил, если бы он узнал. Скорее пострадала бы его гордость, но не его чувства.

Она была открыта и искренна и так непосредственна, что это его слегка покоробило. Возбуждение, вызванное ее близостью, медленно угасало в нем.

— Если я тебя правильно понял, ты считаешь, что мне можно доверять и на меня можно положиться. Если бы я отпускал тебе грехи, это твое мнение делало бы мне честь. Но я не твой духовник и не собираюсь им быть. Если это именно та причина, по которой ты здесь… — Он встал и наполнил снова бокалы. — То тогда ты можешь позволить себе слегка напиться, моя дорогая. Допьем бутылку, пока шампанское не выдохлось. — Он протянул ей бокал. — Ты, наверное, замечала, что в комедиях и оперетках всегда пьют шампанское перед тем, как отправиться в постель?

— Ты сердишься на меня. Но я только хотела тебе объяснить, что я не какая-нибудь ветреная дрянь. И тогда у меня и в мыслях не было… Бог мне свидетель. Просто так случилось. Я тебя оскорбила и боялась потерять твою дружбу. Ты мне нужен, Ники. Только не спрашивай зачем. Может быть, это связано с Беатой. Она любила тебя, и это делает тебя ближе. Может быть, в этом все дело. Ты принадлежишь к миру Рети, и нет ничего странного, что я ищу у тебя утешения, поддержки, совета — а почему и не нежности?