Сверху снова раздался треск веток, кустарника и шелест травы…

Артур Собески имел несколько ружей и всегда брал одно из них в долгие походы по Йеллоустоуну. Однако его дочь никогда не видела, чтоб он стрелял во что-то, кроме старых банок в поле, недалеко от дома. Он и ее учил стрелять и всегда учил, что в походы по парку надо брать ружье с собой. Но не для того, чтобы убивать зверей, а для того, чтобы не дать зверю напасть. При этом вовсе не обязательно стрелять в опасно приближающегося хищника. Просто в воздух…

Однажды они увидели большого медведя гризли. Он неторопливо брел по долине, среди высокой травы, иногда останавливался, вставал на задние лапы, демонстрируя свой исполинский рост, затем продолжал движение. Им надо было пересечь эту долину. Но отец и Оливия спрятались за деревом и тихо наблюдали за медведем. При этом Артур снял с плеча ружье и держал его в руках наготове.

– Ты убьешь его? – с тревогой спросила меленькая девочка, восхищенная величием и красотой гризли и не желавшая, чтобы с этим зверем случилось что-то плохое.

– Ну что ты, Линкси… – так часто ласково называл ее отец – маленькой рысью[30]. – Я не хочу в него стрелять. Но если он заметит нас, то может быть недоволен нашим присутствием и будет атаковать.

– Но почему? Мы же не сделали ему ничего плохого! – демонстрировала свою детскую наивность маленькая Оливия.

– Конечно. Но мы в его владениях. И он может неправильно нас понять. Такое даже с людьми бывает.

– Как жаль, что мы не знаем его языка, правда, папа? Столько бед случается в мире из-за простого непонимания…

Отец опустился на колено и обнял одной рукой дочь:

– Все так, милая. Все именно так, – грустно улыбнулся он…

Ружье в тот раз не понадобилось. Но сейчас Оливия отчаянно чувствовала, как ей не хватает оружия. Уж эта ноша никак не тяготит. Хотя еще больше ей не хватало отца. И сейчас ей очень хотелось оказаться там. В далеком детстве. В Йеллоустоуне. Рядом с обнявшим ее одной рукой отцом. И ничто ей тогда не могло угрожать. И в тот миг казалось, что так будет всегда. Но… сейчас другое время, место и мир другой. И она другая. Отец ее был всегда с ней в мыслях. Но это в прошлом. Сейчас в ее сердце Михаил. И таково настоящее. Ох, как же он будет ругаться, когда узнает, что она одна пошла в лес. И пусть ругается, лишь бы вернуться домой невредимой и увидеть его снова…

Казарма уже виднелась среди изогнутых крон деревьев, и до нее оставалось несколько сотен шагов, как вдруг на узкой лесной извилистой тропе возник Антонио Квалья. Он двигался ей навстречу и остановился, опершись на посох, тяжело дыша и морщась от боли в ноге.

– Тони? – выдохнула остановившаяся Собески. – Что ты здесь делаешь?

Вопрос был совершенно неуместен. Она прекрасно понимала, что он здесь делал, после того как обнаружил ее отсутствие и понял, куда и зачем она пошла, несмотря на угрозу зверя.

– Оливия, ты знаешь итальянский язык? – зло спросил Квалья.

До своей командировки в Россию Собески знала лишь родной язык и немного понимала русский, поскольку в колледже дружила с девочкой Миллой из еврейской семьи, эмигрировавшей после развала СССР откуда-то из Украины. Сейчас, после стольких лет здесь, она знала русский язык в совершенстве. Но перед ней никогда не вставала необходимость познать романтичный язык жителей Апеннинского полуострова.

– Нет, – коротко ответила Оливия. – А что?

– Хорошо, что не знаешь, и жаль в то же время, – кивнул Квалья и тут же разразился отборной неаполитанской бранью.

* * *

Их чаще по-старинке называли камчадалами. Чуть реже более научным и современным термином – ительмены[31]. Александр Цой всех коренных камчатцев ласково называл чукчами или зёмами, то есть земляками, за схожие у него и представителей местных народов черты лица. Хотя, конечно, это обобщение. Имеющиеся в оставшихся от цивилизации краеведческих книгах свидетельства исследователей гласили, что ительмены появились на Камчатке задолго до других племен, чукчей или коряков. Но именно ительмены жили здесь еще в те времена, когда Северный Ледовитый океан был отделен от Берингова моря и Тихого океана сухопутным мостом, соединяющим северную Азию с Северо-Американским континентом. И тем природным, естественным мостом, ушедшим под воду после окончания великого ледникового периода и эпохи мамонтов, предки местных жителей пользовались охотно и часто. А меньше ста лет назад вообще стало ясно, что ительмены и североамериканские индейцы – дети одного древнего народа. Представители коренных народов не часто выбирали городскую жизнь с ее условностями, правилами и излишней суетой, предпочитая камчатские просторы и дары дикой природы, которыми она щедро одаривала людей. Тем не менее одна семья ительменов в Вилючинске жила. Занимались они семейным бизнесом. Производили самобытные сувениры для туристов. Отец, к тому же, работал в рыбнадзоре и регулярно ловил браконьеров во время нереста красной рыбы, численность которой в ту пору была куда меньше современного изобилия. После катастрофы семье пришлось уйти далеко в сопки. И не просто так. В их дом наведались представители одной из банд. Четыре человека. Все четверо остались лежать на пороге с простреленными из охотничьих ружей телами, а семье пришлось в спешном порядке уходить от неминуемой расправы. Зная традиции и уклад жизни своего народа, они без особого труда смогли прожить годы в дикой природе, а позже, накануне того, как приморский квартет достаточно озверел от царимых в ту пору порядков, чтобы бросить этому вызов, они вышли на контакт с квартетом. Конечно, не без помощи самого загадочного и авторитетного жителя Вилючинска – Евгения Сапрыкина. Вернулись они в свой дом, когда с бандами уже было покончено, чему они сами также поспособствовали немалым образом. Прошли годы. Не стало уже главы семьи и его супруги. Выросли их дети. Дочь Жанна и сыновья Борис и Митя, которого родители, возможно, назвали в честь морского бога ительменов, носящего имя Митг. Именно они прибыли ближе к обеденному часу в Приморский, вместе с Сапрыкиным. Александра Цоя они любили и без стеснения тоже называли чукчей, а еще словом «мэтскай», что в переводе с их родного языка означало «медведь». Бывая в Вилючинске, Цой частенько гостил у них в доме и постоянно играл с детьми Жанны, которая в семье теперь была старшей. К их дружбе располагало и общее прошлое, связанное с избавлением выживших от банд.

– Ах вы, чукчи мои ненаглядные! – радостно вскинул руки Александр, встречая делегацию из Вилючинска.

Двадцатисемилетние близнецы Борис и Митя переглянулись и разом расхохотались, громко и заразительно. Жанна спрыгнула с телеги и крепко обняла Цоя. Настолько крепко, что тот закряхтел:

– Кости переломаешь…

– Не боись, я аккуратно, – хохотнула Жанна, похлопав Александра по плечу.