проводником я, наверное, договорился бы отработать натурою.

— Тогда отрабатывай, — Елена вытащила из воды простынь и протянула Виктору свободный конец. — Выкручивай, а я как-нибудь покажу тебе наши окрестности.

— Буду только рад.

Стали скручивать простынь в жгут, выдавливая воду. Елена озорно посмотрела на Виктора и неожиданно сказала:

— Если ничем не занят, приходи часов в девять на чай.

Виктор немного замешкался с ответом, потом, извиняясь, произнес:

— Только прости — приду с пустыми руками. Магазин давно закрыт, да и там, говорят, со вчерашнего дня на полках — хоть шаром покати.

— Ну, не совсем, чтобы шаром покати, — засмеялась Елена. — И уж кому, как не мне это знать, но, между нами, звонила сегодня на нашу продуктовую базу, — уже и там начинают выгребать всё пакетами и мешками.

— Неужели очередная катавасия грядет? Мало нам было Лигачевского периода и Павловских реформ?

— Новые люди — новые перемены.

— Только нам, простым людям, что от этого?

— И все-таки как насчет чая?

— С пустыми руками?

— Да найду я тебе кусочек хлеба.

— Издеваешься?

— Шучу, — не переставала улыбаться Елена.

— Ну, если хлеб! Только хлебом и можно в наше нелегкое время заманить к себе на чай шабашника.

— Тогда я жду?

— Договорились.

Виктор не стал прощаться с Еленой, не позволившей донести до ее дома таз с бельем («Что соседи скажут — голого мужика нашла?»), пошел обратно к Пашкину.

До девяти оставалось добрых полтора часа. Надо было как-то убить время. Малой давно умчался на остановку, Суворов спал в своей комнатушке, Пашкин где-то пропадал, Женька остался у Ирмы.

Виктор с книгой завалился на диван, но смысл прочитанного то и дело ускользал, мысли его упорно возвращались к Елене.

23

Елена тихо постанывала, нежась в его ласках. Виктор с нежностью целовал кончики пальцев на ее ногах, лодыжки, бедра, крепкий живот. С упоением вдыхая запах кожи и ароматных волос, чувствовал, что весь охвачен мелкой-мелкой дрожью. Даже сердце билось, как затравленный зверек, предательски выдавая.

Елене передалось его волнение. Она открыла глаза и спросила:

— Ну что ты? Весь дрожишь…

— Я как мальчишка на первом свидании — никак не могу успокоиться, — злился он на себя.

— Но ведь у нас и так первое свидание, дурашка, — улыбнулась Елена снисходительно и притянула его голову к груди.

— Полежи немного спокойно, сейчас все пройдет.

Она обняла его за плечи, провела рукой по спине.

— Какой же ты странный.

— Почему?

— Романтик. Только романтик может, оставшись наедине с женщиной, дрожать, как осиновый лист.

— Сам не думал, что так получится.

— А ты вообще не думай, забудь, тогда все быстро придет в норму.

Виктор не стал возражать.

— Чем ты тут живешь? — спросил он, продолжая гладить ее тело.

— А чем здесь можно жить? Семьей, работой, как и везде.

— Не думала уехать отсюда, перебраться, скажем, хоть в тот же Петрозаводск, там все-таки и перспектив побольше и после работы есть чем заняться?

— Я уже жила там, работала. Думаешь, сильно отличалась моя жизнь от нынешней? Те же — работа — дом, дом — работа. Все так живут, различия небольшие. У кого какие запросы. Вот вы, например, уехали бы за тысячу километров, будь работа на месте? Сомневаюсь. Куда же мне бежать? Я верю, что все и так изменится, и моя жизнь станет лучше.

— Ничего не делая для этого?

— А что нужно делать? Изменить мир? По силам ли слабой женщине то, что даже здоровым мужикам не под силу?

Спору нет. Виктор пытался как-то противостоять ударам судьбы, но пока что это у него получалось с трудом, видно, не все в жизни можно изменить исключительно собственной волей. Или еще не пришло время ей проявиться?

— Ты читал, наверное, в греческой мифологии, о сказочной птице Феникс, раз в пятьсот лет сжигающей себя, а потом снова возрождающейся к новой жизни. Может, и людская жизнь так устроена — пока не сгорит прежняя, новая не наступит.

— А ты, как я посмотрю, фаталистка, Веришь в неизбежность судьбы?

— Почему нет? Все мы божьи люди, все под одним солнцем ходим, что москвичи, что петрозаводцы. Разве не так?

— Ты рассуждаешь прямо как герой одного рассказа, который недавно случайно попался мне на глаза. Рассказ назывался — «И отсюда видны звезды». В нем автор попытался доказать то ли себе, то ли другим, что жить полноценной жизнью можно в любом уголке земли, в любой точке планеты, куда бы тебя не закинула судьба.

— А ты считаешь, что он не прав?

— Не знаю… Только в конце рассказа герой, отыскав эту истину, умирает. Человек сгорел, не возродившись…

— Так и не поняв, для чего он вообще жил, — словно уловив его мысль, продолжила Елена.

— А ты понимаешь, моя птица Феникс? — Виктор, обрадованно, что их мысли совпали, посмотрел Елене прямо в глаза.

— Ради любви, — ответила Елена и не отвела взгляда.

24

Прямо с утра, едва перекусив на скорую руку и прихватив с собой буханку хлеба и банку тушенки, наши горемыки отправились на дачу армянина.

На лавке возле своего двора уже сидел дед Митрофан, высматривая утренний автобус. Они поздоровались с ним. Мишка Суворов спросил:

— Всё ждешь, Митрофан?

— Жду, — ответил он, не вставая, и тут же отвернулся в сторону: наверное, ему стало неловко от того, что даже они, чужие, узнали его тайну.

Участок армянин выбрал себе за поселком на мысе, с двух сторон омываемом озером. Здесь уже появились первые дачи, но все — деревянные. Армянин же решил поднять особняк полностью из кирпича, в два этажа, с гаражом. На втором этаже планировался «скромный» — восемь на восемь — банкетный зал, зал для тренажеров и небольшая детская для игр.