Ли подошла и выключила воду:

– Не можете ли вы ответить мне, что, черт возьми, здесь происходит?

Шарп вытянул вперед свои намыленные руки, расставив пальцы в сторону. Отчего-то он выглядел очень беззащитным.

– Я сомневаюсь, что вы хотите, чтобы я сообщил вам что-нибудь, майор. Мне кажется, что вы уже все для себя решили.

– Хорошо, – сказала Ли. – Прикрывайте свою задницу. А мне нужно заниматься своей работой. Если вы не хотите мне помочь, то уйдите с дороги и не мешайте мне.

Шарп протянул руку и снова включил воду. Рука дрожала, и одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, что он испуган.

– Просто уходите, – сказал он. – У меня здесь по горло пациентов, которыми вы, идиоты, снабжаете меня. Хаас знает, что у меня нет времени заниматься чем-то за его спиной, тем более несанкционированными вскрытиями. Бог свидетель, что Войт достаточно заставлял меня прыгать сквозь этот обруч.

И тут неожиданно все встало на свои места. Предположение Шарпа, что она должна была прийти поговорить с ним после пожара на шахте. Его смущенность, его подозрительность, копившийся в нем гнев, который он маскировал шутками и вежливой болтовней.

– Послушайте, – сказала Ли. – Я не знаю, что здесь было при Войте, и мне ничего не известно про их маленькие договоренности с Хаасом. Я ко всему этому никакого отношения не имею. Я пришла сюда сама, а не по приказу Хааса. Я здесь не для того, чтобы заставить вас следовать какой-то официальной линии. Мне нужна правда. Или, по крайней мере, все, что вам известно. И больше ничего.

– Правда – это сложное понятие, – произнес Шарп с подозрительностью в голосе. – Что конкретно вы хотите знать?

– Я хочу осмотреть тело Шарифи.

– С чьего разрешения?

– С моего.

Она включила свою систему связи, выписала ордер, проштамповала на нем время и послала на потокопространственные координаты Шарпа. Он долго не мог сфокусировать глаза, когда читал его. Прищурившись, он посмотрел на нее изумленно.

– Вы не подумали, что я сделаю это письменно, ведь так? – спросила она, оперлась на раковину, сложив руки натруди, и посмотрела на него. – Вы записали меня не в тот список, Шарп.

– Скорее всего, – сказал он и рассмеялся, вихря влажной ладонью волосы. – Прошу извинить меня… ну, понимаете, шахтному врачу свойственна паранойя.

– Могу себе представить.

Он провел ее назад через палаты и коридоры в задние модули госпитального здания. Приближаясь к моргу, Ли стала замечать свидетельства недавнего пожара.

Они пробирались между больничными койками и множеством коробок с медицинскими препаратами. В получавших недостаточное финансирование колониальных госпиталях всегда не хватало места, но здесь, казалось, все просто трещит по швам. В каждом углу было навалено оборудование и снаряжение для работ по спасению в чрезвычайной ситуации. Горы сложного диагностического оборудования и лекарств выросли у стен, словно кто-то решил вычистить складские помещения, сложив их содержимое на свободное место. В коридорах Ли пришлось лавировать, чтобы не столкнуться с медицинскими сестрами, которые сновали с суднами и обгоревшей одеждой.

Наконец Шарп открыл створку широкой двери, на которой трафаретом был нанесен оранжевый знак биологической опасности, и провел Ли сквозь прохладную завесу ионизированного воздуха в галерею со стеллажами с выдвижными ящиками из вирустали, напоминавшими «криогробы».

– К сожалению, все заняты, – сказал Шарп. – Сейчас у нас хватает мертвых шахтеров.

– И конечно, каждый подлежит вскрытию, – сказала Ли. – Иначе как вы сможете доказать, что они погибли внизу из-за своей халатности?

Шарп искоса взглянул на нее, и его узкий рот исказила сардоническая улыбка.

– Не могу понять, о чем вы говорите, майор, – сказал он, останавливаясь у одного из стеллажей.

Шарп вытащил ящик одним плавным движением своей длинной худой руки, и Ли оказалась лицом к лицу с Ханной Шарифи.

– Господи, – пробормотала она, – Что с ней произошло?

Тело Шарифи выглядело так, будто по нему били кувалдой. Правая сторона головы от подбородка до волос походила на раздавленное яйцо. Правая рука была размозжена. Ногти вырваны, кровоподтеки сохранились на сморщенной коже ладони и пальцев, кончики пальцев обуглены.

– В таком виде ее нашли спасатели, – сказал Шарп. – Причиной смерти, скорее всего, было удушье – это не редкость во время пожаров в шахтах. – Он поднял неповрежденную левую руку Шарифи и показал Ли посиневшие ногти. – Повреждения необычные, но ее нашли внизу у лестницы, ведущей в «Тринидад». Там многие падали. По этой лестнице бежит вода почти с самого открытия этой штольни. Какой-то родник, который не смогли обнаружить, или не сумели осушить, или что-то еще в этом роде. Она могла удариться головой о бревна крепи, о стену шахты, обо все, что угодно.

Он пожал плечами.

– А что с рукой?

– Да, с рукой… Конечно, я, совершенно определенно, не видел ничего подобного.

Но Ли видела. На Гилеаде. В комнатах для допросов. Когда к пальцам допрашиваемых подносили «гадюку».

Тогда на Гилеаде порядок вещей нарушился. Цена игры по правилам взлетела так, что никто не желал больше платить за это. И интересно, что, когда правила перестают работать, в любой группе всегда находятся люди, которые предпочитают жизнь без правил.

Ли не входила в их число, или, по крайней мере, она так считала. Она старалась как можно меньше задерживаться в комнатах для допросов, а затем сразу же забыть все, что происходило за этими плотно закрытыми дверями. Разумеется, все знали, откуда поступала информация, на основе которой принимались решения. Каждый раз, когда Ли вспоминала о том, что на самом деле происходило на Гилеаде, у нее появлялось чувство, словно она пыталась соединить две версии войны в своем сознании, а оно могло принять только одну из них. Она потрясла головой, отгоняя воспоминания. Шарифи не была захвачена в плен в бою с Синдикатом. И здесь не Гилеад, ничего похожего и близко нет.

– Возможно, она повредила руку, пытаясь задержать падение, – продолжал Шарп. – Это не первый раз, когда ко мне поступают с ожогами. Там, внизу, полно оборванных проводов. Легко ошибиться и схватиться за них, даже отдавая отчет в том, что ты делаешь.

Ли посмотрела на тело. Теперь, когда прошло первое шоковое впечатление, она смогла рассмотреть лицо под ранами. Это было, конечно же, ее собственное лицо. Лицо, которое она помнила еще с тех, давно ушедших дней до поступления на службу. Лицо, которое она все еще иногда носила в своих снах. Ей казалось, что она смотрит на свой собственный труп.

Неповрежденная рука Шарифи лежала на животе, ладонью вниз. На коже между большим и указательным пальцами виднелся шрам в форме полумесяца. Ли протянула руку и дотронулась до него. Она хотела убедиться, что это не она сама лежит на холодном металле, а другая женщина, со своей собственной судьбой, своей собственной памятью, своей собственной историей. Чужая.