«Колодная», – выдохнула она в панике. У нее нарастало удушье, и сразу же активизировались ее внутренние устройства. Включились распознающие программы, обследуя ее собственную память, отделяя непосредственные угрозы от мнимых, передавая образы, вызвавшие панику, в защищенные файлы, где их можно было скорректировать гормональным путем или, на худой конец, стереть. Для подавления неожиданного выброса адреналина в систему накачивались эндорфины. Который раз она представляла себе, какой сумасшедшей выглядела, когда психотехи в последний раз обрабатывали ее.

Полминуты спустя дыхание вернулось в норму. Еще двумя минутами позже ее психопрограмма передала лицо Колодной по всем внутренним устройствам.

Ли не удивилась, она ждала этого. Она упрямо продолжала разбирать одну из стопок карточек на столе Шарифи, пока диагностическая программа не прекратила свое вмешательство и образ Колодной не погас в ее глазах. Дыхание и пульс уравновесились.

«Матерь Божья, – промелькнуло у нее в том дальнем уголке сознания, который всегда удавалось прятать от психотехов. – Неужели паника и вспышки воспоминаний – это нормальные последствия длинного временного скачка? Или это – действие штучек, введенных в системы, чтобы скрыть мои проклятые воспоминания о жизни до службы?»

Она не знала этого и никого не могла спросить.

За исключением, может быть, Коэна. Но Метц лишил ее этой возможности.

Ли наклонилась вперед, головой к коленям, чтобы справиться с головокружением, вызванным воспоминаниями. И тут-то она и увидела это: желто-белый прямоугольник, прижатый к стене между кроватью и письменным столом. Она пошарила рукой и достала его оттуда.

Книга.

Ли вдохнула ее пыль и запах, поводила пальцами по изъеденной кислотой бумаге. Это была дешевая книга в бумажной обложке. Такие все еще печатали на территориях, находившихся под опекой ООН. А этот экземпляр был из уже не существовавшего компсоновского университета. Она перевернула ее и улыбнулась, прочтя имя автора и заголовок: Зах Компсон, «Ксенограф».

Конечно, это была классика – книга, завладевшая воображением людей до такой степени, что они назвали планету Мир Компсона именем этого блестящего новозеландца, а имена членов длительной экспедиции, открывших эту планету, давно канули в Лету.

Она открыла книгу наугад и прочла отрывок, подчеркнутый рукой Шарифи или кого-то из предыдущих владельцев книги:

«Я слышал, что жил когда-то человек, владевший поющим камнем. Куда бы я ни пошел, повсюду рассказывают об этом камне. Откуда его привезли. Что он означает. Как он его нашел.

Мне говорили, что в темных недрах земли есть храмы. Комнаты, где стеклянные ребра мира хранят молчание подобно реке, в которой только камни шепотом рассказывают друг другу о тайнах земли. А те, кто подслушал их, остаются и слушают, и засыпают, и умирают там.

Но кое-кто вернулся. Они вышли из недр с песней на устах. С камнями в руках.

Мне так рассказывали. Но сам я никогда не встречал такого человека».

– Сияющие воронки, – пробормотала Ли. – Он пишет об открытых сияющих горных воронках.

Она еще раз пробежалась по страницам. Книга была потрепанной, страницы загибались. Кто-то читал ее до дыр, отмечая и подчеркивая любимые места.

Знала ли Шарифи об открытых воронках до того, как попала сюда? Нашла ли она что-то в бессвязных россказнях, ходивших по Миру Компсона, о стеклянных костях и поющих камнях, что никто до нее не узрел? Не это ли привело ее на Мир Компсона?

Ли положила книгу на стол Шарифи. Потом встала, сложила невронеорганический интерфейс в футляр и засунула его в карман вместе с дневником Шарифи. Она направилась к двери, но затем вернулась, взяла ветхий экземпляр «Ксенографа», принадлежавший Шарифи, и положила его туда же.

Опечатав дверь так, чтобы можно было обнаружить, если кто-нибудь войдет, она пошла в свою квартиру, переоделась в чистые шорты и футболку и легла на узкую койку, даже не накрывшись одеялом.

Она не проспала и десяти минут, как вызов от датчиков из кабинета Хааса замигал, разбудив ее.

Она увеличила силу сигнала от биодетекторов, и перед ней появился Хаас в рубашке с короткими рукавами. Он стоял за своим светящимся письменным столом и говорил с женщиной. У его собеседницы была тонкая фигура, и она наполовину отвернула свое лицо от Ли. Но даже полумрак не смог скрыть от Ли бледную кожу и темные волосы, спадавшие с плеч, хрупких, как птичьи крылья.

– Я не говорила ей, – шептала ведьма. – Я клянусь. Я никому не рассказывала.

В ее голосе слышалось сильное напряжение.

– Дай Бог, чтобы было так. Иначе… – ответил Хаас. Он поднял руку, а женщина отшатнулась, как будто он ударил ее. Даже Ли, лежа на кровати в нескольких лестничных пролетах от них, напряглась, словно ожидала удара.

Хаас отвернулся и пожал плечами.

– Боже, – сказал он и вышел из поля действия датчиков. – Ну что за день такой. Пора отдохнуть.

Ли услышала, как о донышко стакана стукнул лед, когда он наливал себе выпить. Наступила пауза. Хаас все еще находился вне поля зрения.

– Подойди сюда.

Ведьма повернулась, но движения ее были настолько медленны, что Хаас возвратился к столу еще до того, как она сделала первый шаг в его направлении.

– Сними это, – приказал он.

Она расстегнула платье, позволив ему упасть на пол.

– Ложись.

Она легла на спину на его столе, послушная, как ребенок.

– Нет, – сказал он. – Не так.

Он протянул руку через нее в ящик стола и вынул оттуда футляр с невропродуктом. Наклонив голову ведьмы набок, он подсоединил штекер к незаметному разъему в ней, затем приклеил пластыри с другого конца шнура себе на лоб и подключил устройство к настольной ВР-приставке.

О том, что произошло потом, Ли знала понаслышке, но никогда не видела сама: петлевой шунт – извращенные технологии, использовавшиеся каждой компанией в пространстве ООН для тренировки «спинов». Петлевые шунты были незаконны; их запретили после того, как девушка во Фритауне умерла от потери крови. Но психиатрические палаты в каждом из космических портов были все еще полны проституток, сжегших свои нейроны, или порезавших себя, или просто свихнувшихся от пользования этой штукой.

Ли отключила связь, но не смогла выкинуть из головы то, что увидела. Руки Хааса на этой белой коже. Ведьма, лежащая на столе. Ее длинные волосы, разбросанные по сверкающему конденсату. Ее тело движется, но глаза пусты, как черная бездна за иллюминаторами.

Ли перевернулась, чтобы уснуть.

Впереди было еще много времени.

СТАНЦИЯ АМК: 14.10.48

Когда она включила свою «живую» стену на следующее утро, новость о смерти Шарифи уже была в эфире.