никто, знает толк в лошадях. Люди говорят, будто особая порода лошадей, выведенная Курбаном-ота, самая лучшая в целом свете. Кто знает, может, это и правда. Во всяком случае на всех игрищах — на скачках или купкари[10] — непременно выигрывает тот джигит, который взял лошадь из табуна Курбана-ота.

— Давно Курбан не подавал о себе вестей. Не заболел ли? — обеспокоенно проговорил дед, набивая трубку махоркой.

Анвар улегся, радуясь, что завтра, может, представится возможность проехаться на лошади…

Анвару снились кони с огненными гривами, подкованные серебряными волшебными подковами. Ударами копыт они высекали искры из земли, взвивались на дыбы. Анвару было боязно подойти к ним близко. Но дедушка посадил его в седло, и, едва успел Анвар ухватиться за золотистую гриву, конь взмыл над горами, над лесами, над реками, и они помчались к солнцу…

Утром Саттар-ота растолкал внука, не дав ему доглядеть сон. Едва начинало светать, Раджаб угнал овец. А Саттар-ота и Анвар отправились по круто взбирающейся вверх каменистой тропке. Дед шел впереди, опираясь на посох, а внук следовал за ним. Анвар хотел было рассказать деду свой сон, но Саттар-ота ему велел молчать и объяснил, что если на большой высоте много разговаривать, то захватит дух и трудно станет дышать. Анвар оглянулся и с удивлением заметил, что они действительно уже успели взобраться довольно высоко. Далеко внизу, в лощине, похожей на продолговатое малахитовое блюдце, маковыми зернышками рассыпались овцы. Вскоре Анвар свободно мог достать до облаков рукой. А когда над ним низко проплывал белый клочок, похожий на вату, Анвар машинально нагнулся, испугавшись, что облако может, зацепив, снести с его головы тюбетейку.

Тропа обегала скалы, протискивалась между расщелинами, скакала по острым каменистым уступам, спускалась с одного склона и поднималась на другой. Шли они не более двух часов, а Анвар уже порядком устал. Дед ступал тем же неторопливым, но уверенным шагом, постукивал посохом. Анвар все чаще стал поглядывать на его широкую прямую спину — хотел окликнуть деда, чтобы попросить присесть и передохнуть. Но едва раскрывал рот, как тут же подавлял в себе это желание. Тотчас вспоминались слова деда, однажды произнесенные им невзначай: «Слабым в горы путь закрыт. В горы идут настоящие джигиты…»

Вдруг дед резко остановился и, положив руку на плечо Анвару, сказал, показывая вдаль:

— Смотри! Я специально поднял тебя раньше, чтобы ты увидел.

Из-за гор всходило солнце. Отсюда, с этой подоблачной выси, казалось, что его рождают сами горы. Из-за далеких синеватых зазубрин все рос, ширился багровый краешек земного светила, окрашивая облака, вершины гор в розовый цвет. Казалось, в лощины, в речки медленно вливается пенка с инжирного варенья, которое часто варят мать с Гульнаркой.

А дед задумчиво сказал:

— Солнце каждый день всходит, чтобы раздаривать свои лучи небу, земле, людям. На небе исчезают тучи, и оно, радуя взгляд лазурью, посылает нам воздух, которым мы дышим. Земля дает нам пищу. А человек должен творить вокруг себя добро… А тот, кто привык причинять зло, не может вот так прямо и открыто смотреть на солнце — как и в глаза человеку, перед которым виноват…

Они стояли долго, дед и внук, любуясь восходом. Потом дед снова зашагал впереди. Тропинка круто поползла вниз. Справа вздымалась заросшая можжевельником гора. Из ее боков торчали острые, отшлифованные ветром и дождями, скалы. А слева неожиданно открылась широкая долина, по дну которой среди буйных трав серебристой змейкой извивалась речка. На ее берегу Анвар увидел несколько еле приметных войлочных юрт и подумал, что, наверно, это и есть стойбище Курбана-ота.

Анвар взглянул на отвесный склон ближайшей горы и остановился, пораженный. На самом краю обрыва стоял белый конь. Он слегка приподнялся на дыбы, приготовясь к прыжку, и вдруг замер. Видимо, увидел людей и остановился как вкопанный. Даже волнистая грива и хвост перестали трепетать на ветру — словно застыли. Ну в точности тот самый конь, какого Анвар видел во сне!..

Анвар смотрел как завороженный. Ждал, что через мгновенье над горами разнесется громкое ржание, конь ударит копытами, подкованными серебром, и из-под них во все стороны брызнут искры, обращаясь на лету в драгоценные каменья, а потом он понесется прочь, развевая гриву и хвост по ветру, и сгинет с глаз. И станет Анвар ломать себе голову, в самом ли деле увидел волшебного коня Дуль-дуля, о котором в сказках говорится, или ему только пригрезилось. Но конь стоял неподвижно. Анвар стал медленно подходить к нему, а он и ухом не повел. И тогда Анвар догадался, что это вовсе не Дуль-дуль, и даже не настоящий конь. А каменный. Розовые блики солнца золотили его волнистую гриву, и казалось, она колеблется от ветра. Кто же мог поставить такое прекрасное изваяние в этом диком месте, там, где почти никто не бывает? Для чего оно понадобилось? Анвар хотел об этом спросить у деда, но сейчас только заметил, что дед ушел далеко вперед. Тропинка шла под уклон, дед шагал не оглядываясь и, кажется, даже не видел, что внук отстал. Анвар с трудом догнал его.

— Дедушка, зачем здесь поставили этот памятник? — спросил он, хватая Саттара-ота за руку и еле переводя дух. — Лучше бы его установили возле нашего клуба. А еще лучше около школы!

— A-а, сам увидел, значит, — улыбнулся дед и, остановившись, пристально посмотрел из-под руки на изваяние. — Я хотел тебе показать его, да запамятовал… Свой вопрос, сынок, ты лучше задай самому Курбану-ота. Он сам тебе все и расскажет…

Курбана-ота застали в юрте в полном здравии. Он очень обрадовался приходу гостей. Старики обнялись, похлопывая друг друга ладонями по спине. Потом стали справляться о здоровье друг друга и о житье-бытье. Курбан-ота поинтересовался, как идет окот в колхозной отаре. А Саттар-ота в свою очередь спросил, много ли в этом году жеребят народилось. Оба они были сухощавые, высокие, оба — косая сажень в плечах. Не будь у них седых бород, и не сказать бы, что возраст обоих равен почти полутора векам.

Усадив гостей на кошме, постланной подле юрты с тенистой стороны, Курбан-ота приступил к приготовлению угощения. Он знал, что его друг обожает более всего кекликов — горных куропаток, запеченных в земле. А сегодня ему повезло на охоте.

Курбан-ота обмазал каждую куропатку глиной и закопал в землю. Затем развел на этом месте костер. А через каких-нибудь полчаса гости и хозяин счищали с птиц, обжигая пальцы, спекшуюся глину вместе с перьями и кожей, и лакомились несравненным чабанским кушаньем.

Улучив момент, Анвар задал Курбану-ота