может слепить из глины хоть тебя, хоть меня. Точь-в-точь. Такая у него работа. А главное, хоть и стал знатным, и теперь не забывает меня, навещает время от времени.

Часто я прихожу к тому обрыву, с которого Кор спрыгнул вниз. Стою над пропастью и думаю…

А однажды вгляделся я в одну скалу и просто поразился. Уж очень она была похожа на коня. Белого, каким был наш Кор. Надо же, за эти годы столько раз бывал здесь, а не замечал этой схожести. Недаром говорят, что ветер и дождь — великие мастера. Эти мастера и придали камню причудливую форму.

Когда ко мне приехал Сабирджан, я показал ему эту скалу. «Гляди-ка, — сказал я ему. — Душа нашего Кора, видать, вошла в эту скалу…» Сабирджан обошел вокруг скалы, потрогал ее руками, внимательно разглядывал, вроде бы прикидывал что-то, но не сказал ни слова.

А через неделю Сабирджан привез в небольшом чемоданчике целый набор каких-то инструментов. «Для чего это?» — спрашиваю у него. Ухмыляется, а не говорит. Я табун чуть свет выгоняю на джайляу, а он со своим чемоданчиком уходит куда-то. И пропадает где-то целый день. Так весь отпуск и провел у меня. А перед самым-то отъездом и говорит: «Идемте-ка, дядя, я покажу вам кое-что…» Привел меня к обрыву и показал свое творенье. Отсек он от скалы все лишнее и этим камень оживил…

Вот и стоит с того времени на краю обрыва наш Кор. Каменный. А я люблю его, как живого. Поэтому, когда наш председатель собирался его перевезти в кишлак, я не позволил ему это сделать. «Здесь Кору привольнее», — сказал я ему.

В нашем табуне много внуков и правнуков Кора. Пусть глядят на своего предка да на ус мотают, что памятники ставятся не только людям, но и им тоже, если они этого заслуживают.

Курбан-ота умолк.

Анвар подумал: «Не напрасно, значит, люди говорят, что порода лошадей, выращенная Курбаном-ота, лучшая в целом свете. Наверно, это правда».

ИСПЫТАНИЕ

Суллон выздоровел. И тут же убежал в степь. Вернулся к вечеру. Плелся усталый, старательно избегая колючих зарослей, чтобы не расцарапать еще не совсем зажившие раны. В зубах он держал несколько номеров газет. Накопилось их на почте, пока Суллон хворал.

Утром, еще потемну, Саттар-ота и Раджаб погнали отару в горы, рассчитывая к вечеру вернуться. На попечении Анвара остались матки с ягнятами, Суллон тоже остался. Анвар его не просил. И дед не наказывал. Он сам остался. Сам начал сгонять в кучу овец, чтобы далеко не разбредались, а то недолго какому-нибудь ягненку приотстать и затеряться в бурьяне да среди валунов.

Когда из-за края земли поднялось солнце и высушило росу с трав, Анвар погнал свое немногочисленное стадо повыше в горы. За матками вприпрыжку бежали кудрявые ягнята, на ходу норовили ухватиться за вымя. Анвар, как бравый чабан, крутил над головой длинную палку, окриками подгоняя отстающих ягнят. Суллон бежал сторонкой. Между делом останавливался у нор, принюхивался, стараясь отгадать, лиса здесь живет или барсук. Или, может, дикобраз.

Справа и слева горбились невысокие горы. Их покатые бока укрыты зеленым бархатом. А темнеющий наверху низкорослый можжевельник кажется щетинистой гривой. А дальше и выше взгромоздились серые и розовые скалы. С северной стороны, куда не заглядывает солнце, они покрыты мхом и плесенью. Их обдувает ветер, веющий со снежных вершин. Анвар посмотрел назад. Далеко-далеко внизу чуть приметен неправильный круг загона — будто кто-то обронил погнутое колечко. А рядом еле видно белое пятнышко палатки. Анвар присел на пригретый солнцем камень и вынул из-за пазухи камышовую свирель, которую сам смастерил. Подул в нее, перебирая пальцами, и переливчатые звуки полились по склону. Овцы прислушались, постояли, замерев, а потом снова наклонили головы и стали щипать траву с аппетитом, успокоенные, что чабан поблизости и им не грозит опасность. Отыскивая своих маток, блеяли ягнята. Овцы с неохотой поднимали головы и, не переставая жевать, откликались на зов. А насытившись материнским молоком, ягнята начинали резвиться.

Нежная песня свирели разносилась повсюду, стремилась вверх. Вон как резко прочерчивают воздух ласточки, проносясь низко над головой, и весело попискивают, словно благодарят музыканта за чудесную мелодию.

А в самом поднебесье между белых, похожих на распушенный хлопок, облаков, распластав сильные крылья, выписывает медленные круги орел. Знать, прилетел взглянуть, кто пожаловал в его владения. Анвар засмеялся. Ему захотелось крикнуть орлу: «Не вейся так долго, голова закружится!..»

С цветка на цветок, жужжа, перелетали шмели. Земляные осы в лапках тащили что-то к норкам. Анвар потихоньку приблизился к норке и стал следить за их работой: оса втащила в тайничок добычу, а потом искусно замаскировала вход, закрыв его землей, и улетела на поиски новой добычи.

Совсем рядом, за гранитным валуном, раздалось громкое квохтанье. Анвар вздрогнул от неожиданности. Так квохчет курица, когда радуется снесенному яичку. Но откуда здесь быть курице? И Анвар догадался, что это кеклик зазывает подружек.

Он сунул свирель за пазуху и, пригнувшись, стал подкрадываться к валуну. Нет, он вовсе не собирался бросить в кеклика камень. Только взглянуть на него хотел. Но не успел проделать и половины пути, как чуткая птица взмыла в воздух и, мельтеша крыльями, резко метнулась за скалу. Анвар только и успел заметить полосатую, словно матросская тельняшка, грудку и красные лапки, поджатые к брюшку. Кеклик опустился среди камней на соседней горе. Заприметив это место, Анвар начал спускаться по крутому склону на дно овражка, разделяющего две горы. Внизу между камней изгибался говорливый ручеек. Из-под ноги выскользнула галька и с разгону шлепнулась в воду. Со дна ручья поднялось облачко золотистых песчинок, его подхватил поток. Анвар спустился к ручью и отвязал бельбог, в который была завернута лепешка. Поудобнее уселся на берегу и, смачивая лепешку, начал есть. Потом вдоволь напился, черпая воду ладошкой. От холода рука сделалась словно деревянная. Анвар подышал на нее.

Чуть в сторонке вода внезапно вспыхнула оранжевым светом и погасла. Анвар вскинул голову и увидел промелькнувший между камней рыжий хвост лисицы. Она пришла, видно, напиться и, увидев чабана, метнулась через ручей. Анвар прыгнул на камень, едва высунувший из воды мокрое темя, балансируя руками, перебрался по валунам на другой берег. Лиса исчезла. Наверно, спряталась в кустах джиды, густо разросшихся по всему склону. Анвар стал пробираться через кусты. Ветви цеплялись за рукава, больно хлестали по лицу. Анваром овладел настоящий охотничий азарт. Выбравшись наверх, где беспорядочно громоздились камни, он с высоты внимательно оглядел кустарник. Где-то в зарослях истошно