Русское дворянство было потрясено событиями Французской революции, и когда в Петербург приехал родственник казненного Людовика XVI граф д’Артуа, он встретил самый горячий прием. Екатерина подарила ему золотую шпагу с бриллиантами; при отплытии из Петербурга на одном из лучших российских фрегатов граф получил большую сумму денег и драгоценности. Страх, вызванный происходившим во Франции, привел в последние годы царствования Екатерины II к гонениям на тех, кто вызывал подозрение правительства, в частности на масонов.

Из тревожных событий, волновавших Петербург, следует упомянуть о трех. Два из них не коснулись его вплотную, хотя вызвали панику, а третья беда не обошла город стороной. Этими событиями были эпидемия чумы в Москве в 1771 году, восстание Пугачева (1773–1775) и наводнение в Петербурге (1777). Эпидемия чумы, по счастью, не дошла до столицы. Энергичными и даже жестокими мерами правительство не допустило ее распространения. Москве же, где медицинская служба была почти не налажена, она принесла огромные бедствия. В Петербурге царила паника, был установлен строгий контроль для въезжающих в столицу, многие жители покинули город. Восстание Пугачева на восточных окраинах страны, переросшее в крестьянскую войну, грозило охватить всю Россию. Однако его удалось подавить, и в 1775 году Е. И. Пугачева казнили в Москве.

О наводнении 1777 года мы рассказывали в главе, посвященной Летнему саду. Оно было не менее бедственным, чем известное наводнение 1824 года, потому что случилось ночью, и люди были захвачены врасплох. Еще через несколько дней после него в окрестностях Петербурга находили трупы людей и животных. Разрушительную силу стихии можно представить по объявлению в петербургской газете: на даче Яковлева по Петергофской дороге продавалось две тысячи мачтовых деревьев, сломанных или вывернутых с корнем.

В 1786 году в Петербурге было голодно, цены на хлеб поднялись. Правительство открыло хлебные магазины для продажи бедным по низкой цене, но директор этих магазинов Маврин оптом продал хлеб купцам и нажился на этой спекуляции. Маврин не был наказан, так как правительство в это время было озабочено борьбой с вольнодумцами, по традиции считая грабительство чиновников простительной слабостью, а свободомыслие — смертным грехом.

О роскоши русского дворянства мы говорили много, но Екатерининская эпоха все же поражает воображение. Один из путешественников, представленный ко двору, отмечал, что, в отличие от Европы, здесь не только женщины, но и мужчины украшают одежду множеством бриллиантов. Азартная карточная игра была официально запрещена, однако первыми игроками столицы считались фавориты Екатерины II — Г. Г. Орлов и Г. А. Потемкин. Да и сама императрица играла с придворными в карты на бриллианты. На столик рядом с карточным ставили ящик с бриллиантами, и играющие расплачивались ими. При дворе любили делать изящные подарки: то рукомойник, из которого выпадал драгоценный перстень, то скромный цветок с бриллиантом на стебле. После постановки оперы «Дидона» в Эрмитажном театре композитору Дж. Паизиелло вручили бриллиантовую табакерку со словами, что Дидона завещала ему эту вещицу. Императрица дарила фаворитам и вельможам целые области, закрепощая еще свободную часть крестьянства. Знаменит подарок Г. Г. Орлова императрице: в 1774 году он преподнес ей третий в мире по величине алмаз, купленный им за 400 тысяч рублей. Этот алмаз украсил скипетр Екатерины II.

Англичанин Кокс, посетивший Петербург в 1778 году, писал, что старое азиатское великолепие смешалось здесь с европейской утонченностью. Вельможи старались перещеголять друг друга в роскоши. Во время путешествий Г. А. Потемкина вперед отправлялся английский садовник с помощниками, чтобы на каждой остановке устраивать пейзажный сад в английском стиле. Знамениты кареты того времени: зеркальная карета С. К. Нарышкина; карета со сложным механизмом, купленная К. Г. Разумовским за восемнадцать тысяч рублей в Лондоне и почти сразу заброшенная — из-за тяжести ее едва могли тянуть восемь лошадей; карета К. С. Скавронского, покрытая стразами. В общем, это были золотые времена для дворянства, жившего в городе Петра в свое удовольствие.

Когда по случаю открытия памятника Петра в Петропавловском соборе проходила торжественная служба и священник с пафосом восклицал, обращаясь к его гробнице: «Восстань же теперь, великий монарх, и воззри на любезное изобретение твое!», вельможа К. Г. Разумовский, тихо посмеиваясь, сказал стоявшим рядом: «Чего он его кличет? Если встанет, то всем нам достанется!»

Петербург построен руками крепостных. Они составляли значительную часть населения столицы: по переписи первой четверти XIX века почти половину. Автор записок о России А. де Кюстин заметил, что Петр I и его преемники стремились превратить столицу в грандиозный театр. Но трагическое действие разыгрывалось за кулисами, и можно впасть в заблуждение, если принять за действительность блестящие декорации русской столицы.

Часть крепостных были постоянными жителями Петербурга, но многие приходили сюда на временные работы и жили в городе по нескольку месяцев. Грандиозное строительство, развернувшееся здесь, требовало огромного числа рабочих рук. Об этих работниках писал архитектор О. Монферран: «Двадцать лет, посвященных постройке Исаакиевского собора, позволили мне высоко оценить трудолюбие этих людей. Русские рабочие честны, мужественны и терпеливы. Одаренные недюжинным умом, они являются прекрасными исполнителями. Каждая губерния поставляет своих специалистов: Ярославская — каменщиков, Костромская — плотников, гранильщики и мраморщики приходят из Олонца… Проживая здесь без семей, они селятся группами по пятнадцать — двадцать человек, каждая группа имеет свою стряпуху».

Работа была изнурительной, и нередко крестьяне умирали в Петербурге или по пути домой. Примечательна статистика 1831 года, времени, когда условия жизни работников были лучше, чем в XVIII веке: за год в столице умерло более 20 тысяч человек, а родилось лишь 6,5 тысячи. Однако население столицы неуклонно увеличивалось за счет ежегодно прибывавших работников.

Как выглядели строители гранитных берегов Фонтанки, рассказывали их современники: «…с горя и нищеты они походили скорее на мертвецов. Эти бедные люди, без пищи и крова, со смертной бледностью на лицах, едва прикрытые какими-то лохмотьями, шатались, как привидения, по улицам. Надо было иметь каменное сердце, чтобы не чувствовать к ним сострадания» (А. Г. Яцевич. «Крепостные в Петербурге»).

Их обманывали наниматели, им чаще всего недоплачивали при расчете. Не раз работники пытались жаловаться властям. Так, 7 августа 1787 года на Дворцовую площадь пришли 400 депутатов от рабочих с Фонтанки с жалобой на подрядчика Долгова. Каждую из придворных дам в окнах дворца они принимали за Екатерину II, кланялись и знаками просили принять их прошение. Императрица не приняла их, а велела разойтись. Бедные люди продолжали оставаться на площади. Тогда ближайших 17 человек из них арестовала охрана Зимнего дворца, а остальные в страхе разбежались. Арестованные предстали перед уголовным судом «за учреждение скопа и заговора». Таких историй в летописи Петербурга десятки, и когда узнаешь их, иначе смотришь на красоту Северной Пальмиры.

Крепостные составляли дворню в домах знати. Даже небогатая дворянская семья в столице держала десяток крепостных слуг. А в доме богача Строганова на его семью из трех человек приходилось 600 слуг. Дворню кое-как кормили, ничего не платили, зато и служили многие из них кое-как. Крепостные мастерицы-швеи не имели права заводить семью, чтобы не «отвлекаться от работы». Хозяин мог своей волей сослать крепостного в Сибирь.