В домах вельмож было в моде держать слуг-иностранцев. Не только французских поваров: «…не было дома (богатого. — Е. И.), в котором было бы меньше 100 слуг различного рода — негров, турок — и в особенности карликов и карлиц, которые очень в моде. В каждой комнате у дверей стоят для услуг пять-шесть пажей… турок или казаков», — писал заезжий иностранец.

В Петербурге существовали рынки, на которых продавали крепостных. «Санкт-Петербургские ведомости» дважды в неделю сообщали о предстоящих торгах: «Продается мальчик 16 лет, знающий отчасти поварное искусство», «Продается охота на 16 гончих, а если кому угодно, то при сей охоте отпускаются ловчий и доезжачий», «Продается лет 30 девка и молодая гнедая лошадь»…

В крепостных театрах петербургских вельмож было немало талантливых актеров. На одном из спектаклей в таком театре хозяин, видя, что зрители покорены актерской игрой, в упоении кричал: «Это все мои дворовые ребята!»

Замечательна история крепостной актрисы Шереметевых — Прасковьи Ковалевой. Она получила хорошее образование, обладала дивным голосом и артистическим талантом. Под псевдонимом Жемчуговой она была известна всему театральному Петербургу. В 1801 году один из самых блестящих женихов столицы, граф Н. П. Шереметев, женился на своей крепостной. Поначалу этот брак был тайным, о нем объявили лишь в 1803 году, после рождения сына. Брак «богатейшего в мире вельможи с рабынею» произвел на современников огромное впечатление. А через три года после родов Прасковья Ивановна Шереметева умерла от туберкулеза во дворце на Фонтанке.

Сын П. И. и Н. П. Шереметевых не унаследовал широты взглядов своего отца. С большим трудом друзья уговорили Д. Н. Шереметева дать вольную его крепостному А. В. Никитенко, в будущем известному историку литературы, академику Петербургской Академии наук. «Что касается свободы, я решительно против нее. Люди, подобные вам, редки, и ими надо дорожить», — заметил он, вручая Никитенко вольную.

Особую группу составляли крепостные, отпущенные на промысел в столицу. Те из них, кто сумел разбогатеть, стремились выкупиться на волю. У графа Д. Н. Шереметева, владельца 125 тысяч душ, было много богатых крепостных. Одному из них, купцу Шелушину, получить свободу помог счастливый случай. Шелушин — один из богатейших рижских купцов — не мог найти невест своим сыновьям: девушки отказывались выходить замуж за крепостных, ведь и сами они тогда становились крепостными. Тщетно Шелушин предлагал Шереметеву 200 тысяч за вольную. Граф и без того был баснословно богат. В очередной раз приехав в Петербург с подношениями для барина, Шелушин застал его за завтраком. Тот пребывал в дурном расположении духа: в городе не было устриц.

«А, Шелушин, — воскликнул Шереметев, — ты предлагал мне 200 тысяч, но я не знаю, что с ними делать. Но достань мне к завтраку устриц, и ты получишь свободу!» Шелушин низко поклонился и сказал, что устрицы уже в доме. Бочонок внесли в столовую, на его крышке Шереметев подписал вольную купцу и его семье. «А теперь, господин Шелушин, я прошу сесть с нами за стол», — заключил он.

Многие замечательные люди вышли из крепостных: художники В. А. Тропинин, Г. В. Сорока, О. А. Кипренский, архитектор А. Н. Воронихин, поэт Т. Г. Шевченко. Этот перечень можно продолжать. Но, конечно, не всем одаренным людям удавалось вырваться из неволи. А. В. Никитенко описал в дневнике встречу в одном из петербургских домов: «Мы нашли мальчика лет 14, который в маленькой комнате срисовывал копию с картины Рубенса. Копия прекрасная… Это крепостной графа Головкина. Я говорил с ним. В нем определенные признаки таланта; но он уже начинает думать о ничтожестве жизни, предаваться тоске и унынию. Граф ни за что не хочет дать ему волю… Что будет из этого мальчика? Теперь он самоучкою снимает копии с Рубенса. Через 2 или 3 года он сломает кисти, бросит картины в огонь и сделается пьяницей или самоубийцею. Граф Головкин, однако, считается добрым барином и человеком образованным. О Русь! О Русь!»

«Вечный наследник». Перемены в жизни города. Немилость императора. Михайловский замок. Смерть Павла I и радость в столице

6 ноября 1796 года в Петербурге было объявлено о смерти Екатерины II. В городе воцарились тревога и растерянность: было ясно, что после тридцати четырех лет царствования Екатерины грядут перемены, и ничего хорошего от этих перемен ждать не приходилось. Площадь перед Зимним дворцом заполнилась людьми, войска шли к дворцу в парадной форме, увязая в глубоком снегу.

«Вскоре приехал сын ее, наследник, или новый император, Павел. Тотчас во дворце приняло все новый вид, загремели шпоры, ботфорты, тесаки, и, будто по завоевании города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом», — вспоминал об этом дне Г. Р. Державин.

Павлу, великому князю, исполнилось к тому времени сорок два года, придворные Екатерины иронически называли его «вечным наследником». Его недолюбливали, а впоследствии, во время правления, он вызвал такую ненависть русской аристократии, что именовался не иначе как деспотом и тираном. Однако среди современников бытовало и другое представление о Павле: он — «Гамлет на престоле»; Наполеон назвал его «русским Дон-Кихотом». Действительно, судьба Павла напоминала судьбу шекспировского героя, и было заманчиво усмотреть в жизни русского императора развитие литературного сюжета[9].

Павлу было восемь лет, когда его мать стала императрицей. Он на всю жизнь сохранил преклонение перед убитым отцом и ненависть к матери, захватившей престол, по праву принадлежавший ему — наследнику. Годы молодости великого князя были полны унижений и обид. Он знал, что его считают сыном не Петра III, а любовника Екатерины — Сергея Салтыкова (сам Петр III не признавал своего отцовства). Мать его не любила, а под конец жизни намеревалась передать престол не ему, а его старшему сыну Александру. Фавориты Екатерины открыто презирали великого князя. Он же ненавидел мать, ее окружение и тех, кто служил ей, словом, все, связанное с правлением Екатерины. С годами у Павла развилась мания преследования: он боялся, что его отравят, всюду подозревал заговоры, злые умыслы, предательство. И средоточием этих мучительных страхов была мать, осыпавшая милостями убийц мужа, погрязшая во лжи и разврате.

Великий князь все больше замыкался в Павловске и Гатчине — там он чувствовал себя в относительной безопасности и мог устраивать жизнь по своему вкусу. Бо́льшую часть времени он посвящал военным учениям и смотрам, муштруя солдат своих «гатчинских» полков. «Во время поездок… в Гатчину и Павловск я… живо помню то странное впечатление, которое производило на меня все, что я здесь видел и слышал. Тут все было как бы в другом государстве, особенно в Гатчине, где выстроен был форштадт, напоминавший мелкие немецкие города», — вспоминал генерал-майор Н. А. Саблуков, автор мемуаров о времени императора Павла I.

В столице смеялись над окружением великого князя, его установлениями (в Гатчине был введен комендантский час), грубыми и невежественными офицерами-«гатчинцами». В отличие от матери, Павел плохо разбирался в людях и приближал к себе тех, кто казался ему преданным, прямодушным и простым. Представление о его проницательности дают имена его приближенных: камердинер И. П. Кутайсов и офицер одного из гатчинских полков А. А. Аракчеев. Кутайсову он пожаловал графский титул; «без лести преданного» Аракчеева произвел в рыцари Мальтийского ордена.