маршей, изломанных, выгнутых, но принявших удар мостков на себя.

Где-то среди огня раздался стук металлических каблуков. Из дыма появилась невысокая фигура в почерневшем мундире. Я услышал голос Ариадны, но так и не смог понять ее слов. В голове только скрежет металла, и ничего более.

Скрежет усилился: это вскочившая на искалеченные пролеты Ариадна спешно растаскивала железо мостков, отгораживающее нас друг от друга.

– Виктор, почему вы молчите? – Я наконец понимаю ее речь. – Вы так мне не рады? Виктор? Виктор?!

Я хотел было что-то сказать, но вместо слов изо рта лишь полилась кровь. Ее было столько, что я начал захлебываться, а кровь все текла и текла без остановки. Ариадна что-то кричала мне, но я уже ничего не слышал, трясла меня за плечи, но и ее металлических пальцев я тоже не чувствовал. Приподняв голову, я бессмысленно смотрел в синие глаза Ариадны, горящие куда более ярко, чем окружавшее нас пламя.

00000

Пляшущий огонь заполнил темную комнату зыбкими тенями. Они менялись, искажались, калейдоскопом узоров мелькали перед моими глазами. Я смотрел на это долго. Очень долго. До той поры, пока в груди снова не стало жарко и я не начал кашлять. Сильно. Надсадно. До крови. После этого я пошел за лекарствами, выпил отвратительные на вкус микстуры, порошки и россыпи таблеток, а затем вновь вернулся к камину и задремал.

Звон колокольчика и голос прислуги заставили меня обернуться к двери. Кто мог прийти? Парослав Симеонович? Но он уже заходил сегодня вместе с Ариадной, да и на дворе уже почти ночь.

Бронзовая ручка двери повернулась. Петли чуть скрипнули. Кто-то застыл в полутьме, рассматривая меня. Затем фигура резко дернула шнур выключателя, и свет дюжины ламп в десяток электрических свечей каждая залил комнату, изгоняя тьму. Когда я проморгался достаточно, граф Серафим Мороков уже стоял возле меня.

– Ну как вы, Виктор? – Граф скинул пылинку со своего переливающегося золотым шитьем мундира и поцокал языком, увидев окровавленный платок в моей руке. – Вижу, страдаете? Ну, ничего-ничего. Страдания, они, знаете ли, облагораживают. Зато вот схуднули, я вижу, и знаете, бледность в лице у вас такая интересная появилась, вам идет очень.

Взяв себе резной стул, граф сел прямо напротив меня.

– Так что, чувствуете себя как?

– Доктора говорят, жить буду.

– Конечно, будете. Куда вы денетесь. В морге вам еще рано прохлаждаться. Не для этого моя машина, в конце концов, вас до Императорского военного госпиталя тащила. Потом напишете мне имена хирургов, они весьма неплохо поработали, думаю – их стоит поощрить. Впрочем, я здесь не за этим.

Мороков учтивым движением передал мне длинный, обтянутый шелком футляр. Повинуясь его кивку, я отодвинул защелки и увидел внутри изящную серебряную трость. Причудливая, она, казалось, была свита из длинных стеблей, внезапно обратившихся в металл.

– Это подарок, Виктор. Подарок лично от императрицы Екатерины. Сегодня я говорил с ней в Летнем дворце. Знаете, ее величество была в восторге от вашего последнего расследования. Впрочем, я замечал это и раньше. Знаете, по ее приказу это дело попало во все газеты.

Я молчал. Ошарашенно и благоговейно, не смея верить в сказанное графом. Наконец я чуть собрался с мыслями:

– Скажите только одно… – Я кивнул на портрет императрицы Екатерины Третьей на стене. – Какая она. На самом деле. В жизни.

Мороков улыбнулся:

– Какая она… Она еще слишком молода, чтобы править страной, вот какая она. Двадцать три, это совсем не тот возраст. Поэтому совершает ошибки. И этот подарок – одна из них. Как и эта шумиха.

– Что вы хотите сказать?

– Смотрите… Давайте для начала я вручу второй подарок. Уже от меня.

Граф вытащил из кармана мундира маленькие шахматы из слоновой кости и поставил на столик рядом со мной. Игнорируя мои вопросы, он расставил фигуры и сделал первый ход.

– Давайте, Виктор. О, что я вижу? е2 – е4, какое интереснейшее открытие партии. Что ж, позвольте, я отвечу вам этим. – Граф с усмешкой выдвинул пешку, стоящую напротив ладьи. – Итак, ход за вами. Вопросы позже.

Я аккуратно выдвинул королевскую пешку.

– Центр захватываете? Правильное решение, важно уметь пользоваться ситуацией. Но позвольте, я продолжу. – Граф двинул ладейную пешку дальше. – Чем ответите? О, в дело пошел конь? Отлично, давайте тогда ответим вам этим…

Потрескивал огонь. Партия шла, и все больше фигур сходило с доски. Игра увлекла меня, и я с большим удивлением заметил, что, кажется, обыгрываю графа.

– Виктор, как вы думаете, что самое главное в шахматах? – спросил Мороков, легко расставаясь с ферзем. – Так вот, Виктор, самое важное в шахматах – это всего две вещи. Первая – слыть хорошим игроком. Вторая – и важнейшая в шахматах – вещь: знать, каким людям в твоем окружении нужно всенепременно проиграть.

Мороков с улыбкой посмотрел на оставшиеся фигуры.

– Вы, Виктор, не умеете играть в шахматы. Потому что играете ради победы. Вы не думаете, что будет после. Ведь партия закончится, а человек, с которым вы играете, останется напротив вас. И хорошо, если мы говорим о шахматах. Виктор, вы должны научиться проигрывать. Зачем, скажите на милость, вы убили Кошкина?

Граф легким движением отодвинул шахматы прочь. Его холодные глаза смотрели на меня выжидающе. Не получив ответа, он наконец продолжил.

– Я был на его похоронах. Присутствовал по долгу службы. Знаете, сколько было народа? От фраков черно было. Купцы, фабриканты, все лучшие люди города собрались. Кошкин дружбу водил с лицами весьма влиятельными. На похоронах были члены Промышленного совета, они считали, что Кошкин когда-нибудь станет одним из них. И Клекотов, кстати, там был. Он быстро нашел там язык с каждым из товарищей Кошкина. И вот знаете, какая дилемма неловкая вышла, Виктор. С одной стороны, довольна вами сама императрица, но только она же далеко-далеко отсюда, парит над нами в своем Летнем дворце. А с другой стороны – Промышленный совет, который оплачивает половину исследований Инженерной коллегии. И как-то так вышло, что в двух выдающихся династиях фабрикантов из-за действий нашего изобретения теперь образовалась этакая… Как бы это назвать… Этакая брешь образовалась.

Мороков отряхнул с перчатки невидимую пылинку.

– А знаете, почему эта брешь образовалась? Да потому, что у вас, Виктор, пока еще нет чутья… Ладно еще Орфей, но Кошкин? От вас что требовалось? Найти саботажника? А вы что сделали? Да еще и убили его к тому же.

– Да он же мерзавец!

– Мерзавец, конечно. Но с какими людьми, Виктор, этот мерзавец дружбу водил. Промышленный совет – это не те люди, кого надо