злить. Пусть нами и правит императрица, но кто охраняет ее Летний дворец? Железная гвардия Совета, и знаете, Виктор, сейчас никому в империи – даже мне – не ясно, кто все же через десяток-другой лет сумеет взять верх.

Мороков вновь пододвинул доску и постучал по ней пальцем, напоминая, что мне пора ходить.

– Виктор, у половины людей в Промышленном совете делишки потемнее за душой, чем у Кошкина и Клекотова. И сейчас они очень сильно сомневаются, а туда ли они вкладывают свои капиталы. Знаете, императрица из-за своей наивности и юности возомнила, что сможет использовать вас в своих будущих интригах против растущей власти Промышленного совета… Но в это время многие в Совете уже посчитали, что вас, Виктор, надо отослать подальше из столицы и передать Ариадну более безопасным для них людям. Например, военным.

Мороков склонил голову, изучающе смотря на меня. Я сложил руки. Помолчал. И наконец задал вопрос:

– А как считаете лично вы, Серафим Мирославович?

Мороков расцвел в улыбке.

– А вы быстро схватываете. У меня много единомышленников в Промышленном совете. И мало своих людей в Летнем дворце. Так что, Виктор, придется, видно, вас вытаскивать из этой ерунды. Ну, в самом деле, неужели я брошу своего друга и позволю престарелому мерзавцу Клекотову обречь вас на ссылку? Ни в коем случае. Ваше дело будет улажено.

Мороков встал и подвинул ближе ко мне доску с фигурами.

– Я оставлю их здесь. Прошу об одном. Учитесь играть в шахматы, Виктор. Учитесь очень старательно.

Я колебался. Долго.

– Извините, но, похоже, мне придется отказаться. Нарушать закон по вашим приказаниям я не буду.

Повисло молчание. Граф изогнул бровь, но затем махнул рукой и позволил себе улыбку.

– А разве я требовал от вас этого? Что вы, право. Я же не начальник, чтобы вам приказания раздавать. Эк придумали. Нет, Виктор, я просто ваш друг. И наша с вами дружба светла, крепка и чиста. Как лед на реке. И этот лед сейчас – то единственное, что не дает вам исчезнуть в бесконечном мраке черной воды под ним. Так что пожалуйста, впредь не нужно подводить меня. Ведь лед – это не та субстанция, на которой стоит давать появляться трещинам, верно, мой друг?

Часть третья. Темное царство

0001

«…Дирижабль уходил все дальше на юг. Раскинувшиеся вокруг Петрополиса леса давно сменила высушенная, искалеченная войной пустошь. Все внизу мертво: ни птичьих стай, ни зелени трав. Только суховеи несли бурую пыль над растрескавшимися, отравленными войной бесплодными полями. Прошли десятки лет, и уже давно покрылись ржой обломки эскадр броненосных дирижаблей и корпуса сухопутных дредноутов, но земля до сих пор не отошла от попаданий ракет, выпустивших Гниль. Десятки лет как отравленные поля не могли дать всходов. Десятки лет как серели от плесени прогнившие остовы деревьев. Брошенные города и деревни заносила пыль, и только на реках, еще полнящихся рыбой, стоят уцелевшие поселения.

Земля внизу мертва, окончательно и бесповоротно. Мертва как банкирша Кусайбокова, задушенная у себя в каюте. Земля внизу отравлена. Отравлена как ротмистр Горчишников, охранявший бриллианты банкирши. Земля внизу пуста. Пуста, как глаза Аиды Станиславовны Череп-Овецкой, целившейся в меня из своего револьвера. Дамский, миниатюрный, отделанный перламутром, он казался детской игрушкой по сравнению с моим двуствольным пистолетом, смотревшим ей в грудь.

– Я так и знала, что тебя нужно было прикончить первым, Котельников! Как ты смог заподозрить, что убийца банкирши – это я? Ведь я не оставила абсолютно никаких улик!

– Именно поэтому тебя я и заподозрил в первую очередь, корюшка ты моя ненаглядная. Из всех пассажиров дирижабля только ты могла провернуть двойное убийство и не оставить следов.

– Ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу! И хватит угрожать мне своим пистолетом. После всего того, что между нами было, кого ты обманываешь? Разве ты сможешь застрелить меня, а, Парославушка?

Я сжал зубы, понимая ее правоту. Аида зло рассмеялась.

– А вот я, в отличие от тебя, никогда не была сентиментальна. Прощай, милый. И кстати, Парослав. Помнишь ту ночь? Когда мы были с тобой на зимней рыбалке? Так вот, я тогда лишь делала вид, что получаю удовольствие!

Усмехнувшись, Аида нажала на спусковой крючок револьвера…»

Ожидая развязки, я нетерпеливо перевернул страницу рукописи шефа, но обнаружил чистый лист.

– Парослав Симеонович, так что же дальше было? Неужели вы в нее все-таки первым выстрелили?

– Да вот в том-то и беда, Виктор. В том и беда… Не смог я. В женщину и картечью, ну как так можно? Хорошо еще, Аидка стреляла всегда как курица лапой. Иначе бы куковать мне с простреленной головой. Ах, но как все же жаль, что я тогда действительно ее не застрелил… Как жаль…

– Да почему же? Никак в толк не возьму.

– Как почему? Виктор, ты же видел объем рукописи моей? Это же последняя часть первой книги получается. А значит, по всем канонам кого-то из героев в конце убить надо! Чтоб печально читателю стало до зубового скрежета! Это ж признак хорошей литературы! В ней все страдать должны, и герой, и читатель, и писатель! Эх, ну как красиво бы было, ну представь: выстрел, картечь, кровища, Аидка в крови на палубе лежит, я ее держу, реву белугой: «Аидушка моя, что ж я натворил, рыбочка моя ненаглядная!», и она так ручкой своей белой, лебяжьей, меня приобнимает и тоже рыдает в раскаянии светлом, и читатель рыдает, и солнышко такое шорк за тучи, и дождь по дирижаблю: бац, бац, бац!!! Ну прекрасное же окончание!

Сыщик разочарованно покачал головой.

– А теперь все, упустил я свой шанс красиво первый том закончить. Эх, ну что за беда?

– А что в итоге с Аидой-то случилось? – аккуратно спросил я.

Парослав помедлил, постучал о стол трубкой, выбивая в пепельницу выкипевшую ампулу с табачной настойкой, помолчал, смотря во тьму за окном своего кабинета. Мы сильно засиделись за чтением, и часы уже отбивали полночь.

– Да куда она с дирижабля-то денется? Как расстреляла барабан, тут ее кочегар лопатой по макушке и уголубил. А потом под суд пошла. Долгий суд был. У нее в Верхнем городе не связи, паутина целая: и запугивание присяжных было, и подкупы, и сделки. Но ничего, на пять лет я ее в острог на Енисее все ж упек. Подышала она у меня воздухом сибирских руд всласть.

– А когда освободилась, что с ней стало?

– Что стало? Это ж Аидка. Снова за старое принялась. Вот