Мишка Иванов – среди прочих своих дел – давал задания подчиненным, вроде Сергея Краснопевцева: искать «интересных» людей. Искать и приманивать. Там разберутся. Смертную казнь, слава тебе, Господи, восстановили, напрасно кормить никого не будут.

Краснопевцев дождался окончания службы, – пели красиво, от легкого дыма свечей начали слезиться глаза, – и подошел к протоиерею. Тот был высоким, худощавым, похож на японца, но именно так, как бывают похожими на азиатов чисто русские люди с припухшими глазами и немного приплюснутым носом. Краснопевцев попросил благословить, приложился к синевато-смуглой худой руке. Протоиерей посмотрел на него внимательно, закашлялся в белый платок.

– Извините, – пробормотал он, откашлявшись.

– Я перед вами не буду таиться, – сказал Краснопевцев. – Я помогаю бывшим моим соотечественникам вернуться на Родину. И вот для чего я пришел.

У протоиерея вдруг так сильно задрожали пальцы, что он спрятал их под одежду, но и там они продолжали дрожать, потому что Краснопевцев увидел, как ткань заходила в том месте, куда он их спрятал.

– Пройдемте, пожалуйста, – тихо сказал протоиерей. – Здесь не очень удобно разговаривать.

Они вышли из помещения церкви и оказались в маленьком внутреннем дворе, где белыми и голубыми цветами осыпало крепкие ветки деревьев.

– Весна! – прищурившись, сказал Сергей Краснопевцев и посмотрел в небо, где тихое пушистое облако с золотистой полосой посредине было похоже на голову его далекой жены Анны, когда она причесывала свои светлые волосы на прямой пробор.

– Да, – еще тише согласился протоиерей. – Время быстро проходит.

– Вы, как нам известно, стремитесь вернуться на Родину? – бодро спросил Краснопевцев.

– Послушайте! – сорвавшимся голосом воскликнул протоиерей. – Не надо нам с вами темнить! Я ведь знаю, кто вы и зачем именно пришли. Нам с вами в кошки-мурки играть незачем...

– Вот в жмурки играл, – усмехнулся Краснопевцев, – а в кошки-мурки не приходилось. Новая, видать, игра...

– Вы знаете, кто такие смертники? – перебил его протоиерей.

– Ну, кто же не знает? – искренно удивился Краснопевцев. – Те, которых приговорили к смерти. А кто же еще?

– Да нет... Здесь, в Японии, сразу после войны появились особые смертники. Это те, которые не могут пережить позора своей страны. Они обвязывают лбы белыми полотенцами и дают себе клятву убить хотя бы одного белого человека. То есть не желтой расы. После этого они с облегченным сердцем убивают себя.

У Краснопевцева что-то оборвалось в душе. Он слушал протоиерея, к которому пришел с определенной целью, выполняя порученное задание, то есть, проще говоря, находясь на работе, а в голову ему опять лезли какие-то ненужные посторонние мысли. То ли протоиерей был похож на кого-то, кого он видел, может быть, во сне или в раннем детстве, то ли это облако с прямым золотистым пробором, нависшее прямо над ним, не давало покоя...

«У меня нервы шалят, – быстро подумал он. – С такими нервами только одно и остается: сторожем на складе работать...»

– Так вот я скажу вам, – продолжал протоиерей. – Нам ведь тоже кое-что становится известно. И не все мы такие наивные, как вы полагаете в вашем Кремле. Я человек верующий и потому говорю вам, как верующий человек говорит неверующему: я ничего не боюсь. Вы ведь с Ветхим Заветом совсем не знакомы?

Краснопевцев пожал плечами.

– Если я пойду и долиною смертной тени, – еле слышно сказал протоиерей, – то не убоюсь зла, потому что Ты со мною, Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.

Краснопевцев слегка побледнел.

– Псалтырь, – объяснил ему протоиерей. – Псалом двадцать второй. А вы, наверное, многого боитесь?

– Я не за тем пришел сюда, – грубо сказал Краснопевцев, – чтобы отвечать на ваши вопросы. Скорее мне бы хотелось, чтобы вы отвечали на мои.

– Ну, это пока добровольное дело, – ярко улыбнулся протоиерей, и глаза его вспыхнули. – Вам, наверное, донесли, что я трижды обращался в советское посольство, чтобы получить советский паспорт и вернуться в Россию. И вы пришли поторговаться. Побольше содрать информации с человека, которому, видимо, невмоготу. На все он готов, лишь бы только пустили. Ну, спрашивайте.

– Спрашиваю, – еле сдерживая себя, сказал Краснопевцев. – Что вам известно о так называемом «госпитале», во главе которого стоял японский генерал медицинской службы Сиро Исии?

– Известно немного, но больше, чем вам. В этом госпитале делали яды и выводили бактерии. Все самые страшные болезни человечества: чума, холера, сибирская язва – там все у них было. Опыты проводились на людях, которые так и назывались: «бревна». «Бревнами» были китайцы и те русские, которые имели неосторожность критиковать японское правительство.

– Что они сделали с этим госпиталем после капитуляции?

– Вас ведь, наверное, гораздо больше интересует судьба этих самых пробирок? – усмехнулся протоиерей.

– Нас все интересует, – сдержанно ответил Краснопевцев.

– После капитуляции госпиталь вместе с забором – забор там был очень внушительным! – японцы взорвали, и никаких следов, ничего: ни оборудования, ни человеческих останков найти не удалось.

– А Сиро Исии?

– Сиро Исии – человек не только очень жестокий, он еще очень хитрый и коварный человек. Он человек большого зла. – Протоиерей быстро посмотрел на Краснопевцева снова блеснувшими глазами. – Ходили упорные слухи, что он сумел эвакуировать весь личный состав госпиталя в Японию, а сам скрылся. О его местонахождении из наших, из русских, мог знать только один человек, а именно покойный митрополит Сергий.

– Тот, которого обвинили в шпионаже?

Протоиерей медленно перекрестился.

– Да, он. История страшная. Митрополита нужно было как можно быстрее уничтожить, но японцы уважают духовные чины, и его поначалу пытали и готовили к якобы настоящему суду. – Он помолчал. – Уж вам ли не знать этой тактики! Господь сжалился над ним, позволил скончаться естественной смертью. А Сиро Исии исчез. Может быть, впрочем, он даже и живет где-нибудь неподалеку. Сменил фамилию, сбрил бороду... Да мало ли разве уловок!

Краснопевцев вздрогнул всем телом.

– Зачем вы ко мне-то пришли? – задумчиво спросил протоиерей.

– Так вы же хотите вернуться на Родину?

– Не хочу я возвращаться на Родину. У меня в сорок пятом пропала сестра с маленькой племянницей, и я уверен, что она может быть только в Хабаровске, если, конечно, жива. Вот я и хочу попасть туда же, в Хабаровск. У меня нет выбора.

Краснопевцев смотрел на пышные цветы, сияющие прямо перед его глазами, и странная мысль – такая же странная и ненужная, как многое из того, что за последнее время приходило ему в голову, – закачалась внутри, и он почувствовал ее в виде бумажного кораблика, который делают дети, чтобы пустить по весеннему ручью. Мысль эта была о том, что ничего из всего, что он делает и делал, нисколько не нужно. Что все это только мешает цветам и белому облаку с желтым пробором.