Когда загрохотали орудия канонерок, Сунь Ятсен пришел в восторг. Очевидцы вспоминали, что он «разговорился, засмеялся» и объявил: «Сегодня я доволен битвой!»[202]

В те минуты жизнь его жены висела на волоске. После двух суток в настоящем аду ей удалось связаться по телефону с одним из друзей, который прислал за ней лодку, и Цинлин доставили на канонерку Сунь Ятсена. Пока Цинлин спасалась от смерти, ее муж и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей. Они встретились, но ненадолго. Затем Цинлин отправилась домой, в Шанхай.

Во время бегства у Цинлин случился выкидыш. Ей сообщили, что больше она никогда не сможет иметь детей[203].

Для Цинлин это был страшный удар. Она мечтала о детях. Эта душевная боль омрачила всю ее жизнь. В последующие годы близкие друзья замечали, что при любом упоминании о рождении детей она становилась «печальной» и стремилась «сменить тему разговора». Ее реакция выглядела «чуть ли не болезненной»[204]. Позднее нереализованная потребность иметь детей очень сильно повлияла на ее поведение. Однако, описывая эти события по горячим следам, она умолчала о выкидыше. Рана была еще слишком свежа. На страдания Цинлин обратила внимание американская подруга ее младшей сестры Эмма Миллз, гостившая в тот момент в Шанхае. Эмма видела, как переодетая в крестьянку Цинлин тайно прибыла в город. «Невысокая, тоненькая, очень бледная, и в целом самое одинокое существо, какое я когда-либо встречала», – записала Эмма в своем дневнике[205]. (Эмма осталась на ужин и помогла Мэйлин и портнихе, которая пришла, чтобы перешить для Цинлин кое-какую одежду.)

Разумеется, Цинлин осознавала, как непорядочно поступил ее муж по отношению к ней. Она чуть не погибла, она потеряла ребенка и лишилась всякой надежды когда-либо иметь детей. Она могла простить Сунь Ятсену то, что он использовал ее, чтобы замаскировать свой побег. Но он превратил ее в мишень, чтобы вызвать огонь противника, прекрасно понимая, что ее могут убить; подобную подлость нельзя оправдать ничем. Такого предательства достаточно, чтобы уничтожить любовь в сердце нормальной женщины. И любовь Цинлин к Сунь Ятсену не вынесла столь сурового испытания. Много лет спустя друг Цинлин, американский журналист Эдгар Сноу, спрашивал у нее, как она влюбилась в Сунь Ятсена. Сноу вспоминал: «Я не влюблялась, – задумчиво проговорила она. – Это было преклонение перед кумиром, на которого я смотрела словно издалека. Я поддалась романтическому порыву, когда сбежала, чтобы работать вместе с ним… Я мечтала спасти Китай, а доктор Сунь Ятсен был единственным человеком, способным на это, и я хотела помочь ему»[206].

Впрочем, ее письма, наполненные любовью, говорят совсем о другом. Она действительно была влюблена в Сунь Ятсена – и эта безудержная и беззаветная любовь умерла. Пелена упала с глаз, и Цинлин увидела мужа в неприглядном свете. Он вовсе не был благороднее или лучше, чем она, и не заслуживал самопожертвования с ее стороны. В ее отношениях с мужем страсть уступила место отчужденности. Расставаться с супругом Цинлин не желала, но стремилась посвятить себя «делу». Теперь она точно знала, что ей нужно: Цинлин хотела на людях играть роль политического партнера Сунь Ятсена. Она больше не будет его секретарем, который лихорадочно печатает, пока Сунь Ятсен общается с гостями. Она решила стать полноправным участником этих дискуссий. Отныне она будет появляться на публике рядом с ним – прежде Цинлин уже просила об этом, однако ей отказали на том основании, что общественность не привыкла видеть жен своих лидеров. Но Цинлин была непреклонна. Вероятнее всего, она составила подробный письменный отчет о своем бегстве в Шанхай именно для того, чтобы продемонстрировать Сунь Ятсену и его соратникам, через какие испытания она прошла. Цинлин должна была доказать им, что выстрадала свое право выдвигать требования так, чтобы они выполнялись.

Приказ Сунь Ятсена обстрелять Кантон был выполнен, однако это не помогло «чрезвычайному президенту Китайской Республики» вернуться в город. В августе 1922 года Сунь Ятсен встретился с Цинлин в Шанхае и согласился принять ее требования. По всей видимости, он считал, что в долгу перед ней. В будущем он попросит своих соратников «позаботиться» о Цинлин[207]. Те из них, кто раньше отказывался признавать Цинлин в качестве партнера Сунь Ятсена, уже не протестовали, преклоняясь перед ее отвагой и самопожертвованием ради их лидера. К Цинлин теперь относились с большим уважением.

С тех пор уверенная в себе Цинлин постоянно появлялась на публике и приобрела известность (благодаря ей супруги политических лидеров стали публичными персонами). В письме от 15 сентября 1922 года Цинлин просила свою американскую подругу Элли: «Не окажешь ли ты мне огромную услугу? Мне нужны визитные карточки, изготовленные по последней моде. Закажи, пожалуйста, сразу двести карточек для меня у “Тиффани” или в другом приличном заведении, где делают тиснение. Будь добра, выбери простой, но красивый шрифт. Пусть на карточке значится только имя: “Миссис СУНЬ ЯТСЕН”»[208].

Вскоре простое обращение «миссис» или «госпожа» показалось неуместным для статуса супруги «отца китайской нации», его заменили на почтительное французское «мадам», и Цинлин стала известна как «мадам Сунь Ятсен».

Советская Россия начала играть заметную роль в жизни Сунь Ятсена и его жены именно после его изгнания из Кантона летом 1922 года.

Контакт с новым большевистским государством Сунь Ятсен установил еще в 1918 году, отправив Ленину приветственную телеграмму. Летом 1922 года, укрываясь на канонерке, Сунь Ятсен через своего агента передал письмо советским коммунистам, находившимся в Шанхае. Это послание представляло собой несколько строк, нацарапанных на листочке, вырванном из обычной школьной тетради. Письмо было адресовано Георгию Чичерину, народному комиссару иностранных дел РСФСР, и заканчивалось просьбой передать «наилучшие пожелания» Ленину. Сунь Ятсен писал на английском языке: «Я в состоянии острого кризиса по вине [Чэнь Цзюнмина], человека, который обязан мне абсолютно всем»[209]. Советская Россия ответила незамедлительно – в тот момент она нуждалась в Сунь Ятсене. Москва вела переговоры об установлении дипломатических отношений с Пекином, и камнем преткновения стала Монголия – эти обширные земли формально являлись территорией Китая, но были заняты советскими войсками[210]. Пекинское правительство решительно отклонило попытку Советской России присоединить эти владения и потребовало от Москвы вывести войска. Теперь Москва могла разыграть такую карту, как Сунь Ятсен.