Кай сделал последний снимок и закрыл объектив.

Затем стянул меня с табурета на пол и поцеловал. И это длилось, наверное, целую вечность. Ему словно нравилось продлевать удовольствие, хотя я в тот момент только слепо хотела его. Мне было плевать, как началось это странное знакомство. Я хотела влиться в Кая, как река.

Одновременно я думала, что запах его кожи — странный сладко-горький аромат — и сильные руки с проступающими на белой коже темными венами… все это стало для меня слишком важным. Возможно, даже родным.

Самая жестокая вещь, которую ты делаешь, Кай, — это привязываешь меня к себе. Фотосессии — наименьшее из зол в сравнении с этой… дружбой поневоле.

Или влюбленности, парадоксально возникшей из отвращения и отчаяния.

Он сам отстранился от меня, выглядя при этом меланхоличным и опустошенным, словно этим поцелуем забрал из меня то, что не смогла камера.

— Посмотрим фото, — безо всякого перехода сказал он и ушел в кабинет.

А я осталась сидеть на полу, прижимая пальцы к губам и пытаясь понять, что сейчас произошло.

В этот раз получились мрачные черно-белые снимки. Строгие и трагичные. Я могла не испытать настоящей утраты близких, но наш разговор создал особенную атмосферу. Смерть словно действительно услышала нас, вошла в комнату и встала рядом со мной в кадре. Ее не было видно, но все фотографии оказались пропитанными ее присутствием.

* * *

Потом Кай исчез на два дня, и я не знала, что делать. Это напоминало кошмарный первый день, когда я ползала по полу, давясь собственными страхом и слезами. Сейчас разница была. Он милостиво оставил мне еду. И я не была связана.

Но двери по-прежнему заперты. Вокруг — ни души. За окном бесконечный мерзкий дождь. И в доме только я одна. Я не знала, что и думать, и просто ревела часами напролет. Благодаря ему в тот первый день я узнала, что такое настоящий страх. И он знал это. Так почему, почему он меня опять оставил?

Я закономерно задала себе тот же вопрос: что если он больше не вернется?

Тогда это пугало, потому что я боялась умереть. Сейчас я приходила в ужас от мысли, что с ним что-то случилось. Или что он просто решил не возвращаться. Возможно, это последняя часть эксперимента по извлечению души — вытащить ее и оставить жертву с ней наедине. Эта мысль была абсурдна, он все-таки тут жил. Здесь его техника, личные вещи… Он ничего с собой не взял.

Состояние собственной беспомощности без него ощущалась хуже всего.

Эти двое суток стали самыми тяжелыми за все время нашего совместного проживания. Я не могла спать и есть. Я была как сжатая пружина.

Кай пришел утром третьего дня. Я стояла в темном коридоре, и он пока не видел меня. Зато я видела, как он спокойно запер дверь и, не разуваясь, побрел на кухню. Он даже не подумал обо мне! Не стал заглядывать в комнату, как если бы я всегда должна быть на своем месте.

Я ворвалась за ним, как смерч, и изо всех ударила его по плечу.

— Ты! — кричала я. — Мерзкий ублюдок! Сволочь! Просто дерьмо! Как ты мог!

Он выглядел слегка ошарашенным и первую минуту даже не сопротивлялся. Я лупила его руками и ногами и пыталась боднуть головой. Выглядело это, возможно, комично. В тот день я пожалела, что не родилась мужчиной. Я бы ему голову проломила…

Бесконечно это продолжаться не могло, и Кай, наконец, поймал меня, прижав мои руки к бокам.

— В чем дело?

— Ты еще спрашиваешь? Ты обещал меня больше не оставлять в одиночестве и взаперти! — Я не выдержала и снова начала плакать. — Ты знаешь, как мне было плохо тогда…

Я осела на пол, и одновременно его руки разжались. Некоторое время он стоял, наблюдая мою истерику, а я сидела на полу и плакала, не в состоянии остановиться.

— Ну что я тебе сделала?! В чем я виновата?

Кай присел напротив меня, выглядя не на шутку растерянным.

— Э-э-э… извини, правда. Я забыл.

Это прозвучало в духе «прости, уходя, я опять не потушил свет».

Как же хотелось снова начать его бить… За каждое слово и эту свинскую реакцию. Но силенок было маловато. Ощущение собственной слабости угнетало меня даже больше, чем его равнодушие.

Я резко приподнялась на локтях, глядя на него с ненавистью.

— Мало того что ты меня похитил, заставляешь участвовать в только тебе понятных играх… Ты даже не вспомнил обо мне, пока не пришел. Я не вещь, Кай! Тебе бы, возможно, этого хотелось…

— Я всегда о тебе помню, — резко оборвал меня он. — У меня были дела. Надо было тебя предупредить, ты права.

Но меня уже несло.

— Дела? Какие же? Или ты был с ней? Со своей брюнеткой? Я видела ее фото, нашла в папке в шкафу. Она очень красивая, в отсутствии вкуса тебя нельзя упрекнуть.

Его лицо слегка изменилось. И при чем тут была она? Что я несу?

— Ты расковырял мою жизнь до дна, а свою бережешь, как драгоценность. Я ничего о тебе не знаю! Ни о твоей работе. Ни о том, кто она. Я даже не знаю, настоящее ли у тебя имя… Я устала, Кай. Очень устала.

Я прислонилась к стене, изможденно глядя на него. Из глаз вытекали последние слезы, и истерика уже прекращалась.

Когда мы молчали вдвоем, мир тоже замирал. Прекрасные спецэффекты и два дерьмовых актера.

— Меня и вправду зовут Кай, — наконец сказал он.

— Кто эта женщина? — тускло спросила я.

— Ее уже давно нет, — нахмурился он. — Она ушла, оставив после себя косметичку и одну фотографию. И она не вернется. Никогда.

Он встал и помог встать мне.

Это крошечное откровение вдруг изменило всю атмосферу в комнате. Я почувствовала что-то очень острое, проглядывающее сквозь его слова. Если бы его исповедь была дольше, а я снимала бы это, то камера сломалась бы на середине. Слишком сильными были его короткие, сухие фразы.

* * *

Я не думала, что когда-нибудь снова выйду на улицу. Внешний мир сначала сузился до панорамы за окном, а затем превратился в абстракцию. Я и сама упустила момент, на каком этапе то, что вне нас, перестало быть реальным. Поэтому вопрос Кая прозвучал дико.

— Хочешь… — Он слегка приподнял голову, стоя в проходе. — Хочешь в кино?

— В ки-но? — едва веря ушам, спросила я с расстановкой. — А ты что… меня отпустишь?

— Мы пойдем вместе. Я просто подумал… наверное, ужасно скучно весь день тут торчать. Тебе надо изредка выходить. И я хочу извиниться за то, что бросил тебя. Я виноват. Признаю.

— Ну… хорошо, — в замешательстве произнесла я. — Пошли в кино. Только моя майка вся рваная и грязная… Даже не отстирывается.

— Не волнуйся, я куплю тебе что-нибудь, — ответил Кай и шагнул назад в темноту коридора. — До вечера?