Он поднял из-под ног колечко и стал рассматривать его и обнюхивать.

– Фу-ты ну-ты! – сказал он скоро. – Дрянь! Дешёвка! Ширпотреб из латуни. Ну-ка, ну-ка, здесь какие-то буковки… – Он принялся читать по слогам: – «Канонерская, 1, кв. 13. Поймавшему вернуть Кочубееву». Так-так-так, – задумался Севастьянов. – Дом один, квартира тринадцать. Хе-хе-хе, вернуть Кочубееву. Что ж, написано вернуть, так вернём, почему бы не навестить брательника.

В глазах его мелькнул огонёк. Только был он какой-то волчий, людоедский какой-то, не человеческий. Севастьянов стоял, задумавшись. Скальпель в его вёрткой руке выделывал над ухом фигуры. Мы лежали на полу неживые, наблюдая, как блестящее остриё то выписывает мёртвые петли, то уходит в смертельный штопор.

Всё это недолгое время кот крутился возле ног Севастьянова. Он крутился не просто так, а зажавши в своих зубищах конец сорванной бельевой верёвки. Кот, единственный среди нашего коллектива, не поддался расслабляющей панике.

– Ладно, подождёт Кочубеев. – Севастьянов спрятал кольцо в карман и снова посмотрел в нашу сторону. – Ну-с, молодые люди, кто из вас желает быть первым?

Я скосил глаза на Щелчкова. Судя по упорному взгляду, с каким он не смотрел на меня, я понял, что пальму первенства Щелчков уступает мне.

– Раз желающих нет… – Севастьянов на миг задумался. – Начнём с крайнего.

Крайним был, естественно, я. Такое уж у меня дурацкое свойство – всегда быть крайним.

Мастер хирургических дел уже натягивал на себя колпак и прятал щетину на подбородке под заношенную марлевую повязку.

– Давненько я не практиковал по живому. – Глаза его блестели и бегали, а скальпель в волосатой руке делал в воздухе воображаемые надрезы. – Ну, храни меня Гиппократ.

Он сделал волевой выдох и решительно шагнул к нам. Вернее, хотел шагнуть, но что-то там у него заело – туловище пошло вперёд, ноги же остались на месте, словно приросли к полу. Через секунду Севастьянов уже лежал, отплёвываясь от чердачной пыли, а сверху на нём сидело наше доблестное общественное животное и подмигивало нам хитрым глазом. Ноги неудачливого хирурга были стянуты бельевой верёвкой, скальпель при падении тела выскользнул из волосатой руки и скромно лежал в тенёчке на безопасном от Севастьянова расстоянии.

Надо было пользоваться моментом, и мы им моментально воспользовались: дружно вскочили на ноги и кинулись к незарешёченному окну.

Крыша – это такое место, с которого можно увидеть то, чего с земли никогда не увидишь, хоть подпрыгивай. Маленьких человечков на мостовой, узенькие спины трамваев, медленно плывущих по рельсам и вздрагивающих на перекрёстках у светофора. С крыши можно потрогать облако, зацепившееся за печную трубу. Сказать «здравствуй» пролетающей птице. Понаблюдать, как в окнах в соседнем доме шевелятся за занавесками тени, и услышать обрывки фраз, долетающих из открытых форточек.

Город с крыши виден как на ладони – светлый полумесяц залива на западе, за корабельными верфями, трубы ленинградских заводов, украшающие небо дымами, игрушечный кораблик Адмиралтейства, кукольный ангел над Петропавловкой. И крыши, крыши до горизонта – разноцветные прямоугольники крыш.

Конечно, чтобы залезть на крышу, требуется особое мужество, это один лишь Карлсон не пугается большой высоты. Но на то ему и вставлен пропеллер, чтобы чувствовать себя в безопасности.

На крышу я вышел первым: вышел и чуть не умер от подступившего к горлу страха. Ноги задрожали в коленях, пальцы стиснули переплёт окна. Но скоро страх, который выгнал меня сюда, пересилил страх высоты, и я нетвёрдыми, трясущимися ногами сделал шаг по кровельному железу.

Крыша оказалась не такая крутая, как подумалось мне вначале. До края, обрывающегося во двор, было метра полтора или два. Слева поднималась стена соседнего, пятиэтажного дома; дом был выше нашего на этаж, и наша крыша упиралась в него, налегая тупым углом на серую кирпичную стену. Стена была пустая и скучная, одинокое окошко-бойница, прилепившееся под козырьком вверху, блестело, как слезящийся глаз.

За спиною пыхтел Щелчков. Общественное животное Тимофей уже стояло на кромке кровли и призывно помахивало хвостом. Сзади, в глубине чердака, ворочался и бубнил Севастьянов.

– Пять минут он ещё провозится, – сказал я, оборачиваясь назад. – За это время мы будем там.

Я кивнул на купол Исаакия, поднимающийся над разноцветными крышами, как мёртвая голова из сказки. Потом согнулся и, касаясь рукой железа, стал карабкаться вверх и вправо.

Мы успешно достигли гребня и устроили короткую передышку. Севастьянов из окна не показывался. Небо продолжало темнеть, и если бы не электрический свет, льющийся из дома напротив, наш отчаянный путь к спасению превратился бы в дорогу на кладбище.

Отдышавшись, мы отправились дальше и ушли уже на приличное расстояние, когда по крыше у нас за спинами прокатился железный грохот. Чердачный живодёр Севастьянов выпутался из верёвочного капкана.

– Э-ге-гей! – гремел его голос из вечерних перекрещивающихся теней. – Возвращайтесь, убьётесь ведь, черти этакие! Не подвергайте глупому риску ваши ценные для науки жизни!

Голос Севастьянова смолк, зато гром его шагов по железу стал уверенней и угрожающе чётче. Севастьянов шагал по крыше, словно та была плоская, как Земля на картинке из учебника географии. Среди нас один Тимофей Петрович чувствовал себя на крыше как дома. Он спокойно сбегал по скату и заглядывал в чердачные окна, надеясь найти открытое. Но все окна, как назло, были заперты.

Скоро мы добрались до края, дальше, за железным барьерчиком, начиналась дорога в пропасть. Справа была Прядильная, наша родная улица. В тёмной яме за барьерчиком впереди находилась территория автобазы, той, которую сторожил дядя Коля Ёжиков. Слева к нашему дому почти вплотную примыкал низкорослый флигель, но перепрыгнуть с крыши на крышу мог разве что цирковой акробат. Среди нас акробатов не было.

В небе засеребрились звёзды, и почему-то сразу стало темнее. Из-за серой печной трубы показался сначала скальпель, потом мрачный силуэт Севастьянова. Он мгновенно заслонил собой звёзды и уронил на нас тяжёлую тень. Лишь одна золотая звёздочка продолжала светить на небе, и чем ближе подходил Севастьянов, тем светлее делался её свет. Я смотрел как зачарованный на звезду, на её стремительное движение, и в глазах моих отражались буквы, различимые в её ярком блеске. Четыре маленькие красные буквочки, складывающиеся в слово «СССР». И вместе с