На возвышенности, с которой просматривалась вся Наваринская бухта, расположилась Ставка самого Ибрагим-паши. Подле нее – верные египетские байраки. Им предстоит вытаскивать из воды и тут же казнить доплывших до берега врагов.

* * *

Тем временем в салоне кодрингтоновской «Азии» бушевали страсти. Переминавшийся с ноги на ногу у порога капитан Мартин стал свидетелем небывалой ярости своего адмирала. Кодрингтон, о котором в британском флоте ходили легенды, как о необычайно уравновешенном и даже флегматичном человеке, наверное, впервые в жизни дал волю всем своим чувствам.

– Этот Ибрагим – отъявленный негодяй и подлец (адмирал, разумеется, высказался более резко), – кричал Кодрингтон, потрясая руками. – И будь я проклят, если теперь не заставлю его сожрать свой нечестный язык! (Адмирал выразился и в этом случае, конечно же, более категорично.)

В письме своей жене Кодрингтон выразился куда более деликатно: «Наше письмо к Ибрагиму принесли назад нераспечатанным. Его лгун-драгоман говорит, будто бы никто не знает, куда он (Ибрагим-паша. – В.Ш.) делся, но я уверен, что завтра же он найдется. Если только ветер позволит нам бросить якорь борт о борт с его судами!»

Теперь всем стало окончательно ясно, что вести дальнейшие переговоры с каирским пашой уже бессмысленно. Настала пора явить силу оружия…

В тот же день два фрегата – российский «Константин» и английский «Кембриан» – были посланы в Каламатский залив, «дабы возбудить мужество находившихся там греков и заставить удалиться турок, хотевших занять эту часть полуострова…» Дело в том, что тамошнее селение Амиро подверглось нашествию египтян, которые разрушили дома, поубивали жителей и вырубили все окрестные сады. Местное «спартанское войско», как могло, сдерживало беспощадных арабов, но им приходилось трудно, а потому союзники решили подкрепить храбрых «спартанцев».

Сами же адмиралы были озабочены больше коварством и несговорчивостью Ибрагим-паши.

«Столь странный и дерзкий ответ, – вспоминал впоследствии граф Гейден, – доказал еще более, что средства убеждения и даже угрозы будут отныне бесполезны и что без сильной и скорой меры Лондонский договор не только не исполнит желаний человечества и благих намерений держав, оный заключивших, но сделает еще более губительнее борьбу, которую хотели остановить».

Утром следующего дня флагманы, собравшись на «Азии», совещались вновь.

– Ибрагим-паша бросил нам в лицо перчатку! – сказал со вздохом Гейден.

– Какая еще там перчатка, когда эта сволочь плюнула нам в лицо! – ударил кулаком по столу Кодрингтон. – Ввиду приближающихся осенних штормов держаться более в открытом море становиться опасно. У нас остается лишь два варианта: покинуть берега Мореи, оставив их в полной власти турок, или зайти в Наваринскую бухту, где мы сможем не только укрыться от штормов, но и полностью блокировать Ибрагима. Какие будут ваши мнения?

– Я желал бы войти в Наварин! – без всяких раздумий высказался Гейден. – Для этого, собственно говоря, нас и прислали, чтобы мы действовали со всею решительностью! В случае возможного сражения я готов подчиниться старшему по званию и выполнить все его указания!

Де Реньи лишь зябко пожал плечами, но кивнул головой, что значило, видимо, и его полное согласие с Кодрингтоном и Гейденом. На словах же французский командующий сказал следующее (это доподлинные слова де Реньи!):

– Великомудрая дипломатия, избегая ясного, определенного указания, предпочла оставить открытым этот источник недоразумений, сомнений и колебаний в деле, в котором всякое недоразумение может разразиться громовым ударом, либо привести к тому, что все торжественно предписываемые меры останутся мертвой буквой!

Дело в том, что перед самым совещанием де Реньи направил письмо французским офицерам, служившим в египетском флоте. Текст письма гласил: «Господа, положение, в котором, как вы видите, находятся оттоманские морские силы, блокируемые в Наваринском порте, измена своему слову его светлости Ибрагим-паши, который обязался временным прекращением неприязненных действий, – все это указывает вам, что впредь вы можете встретиться с своим родным флагом. Вы знаете, чем рискуете. Требуя, чтобы вы покинули турецкую службу в минуту, когда оттоманский флот поставил себя во враждебное положение, которого он должен нести последствия, я даю предостережение, которым вам не следует пренебрегать, если вы остались французами. Имею честь и прочее… Де Реньи».

На этот раз решение было найдено на удивление быстро. Решено же было следующее: «…По здравом рассуждении… всем судам соединенного флота войти в Наваринскую гавань, стать на якорь подле турецкого флота, дабы присутствием и положением союзных эскадр принудить Ибрагима сосредоточить свои силы на сем пункте и отказаться от всякого нового предприятия против берегов Мореи и берегов Греции».

Хитромудрые дипломаты, ничего не решив, отстранились от щекотливого наваринского дела, предоставив трем адмиралам все расхлебывать самим. И те приняли это как должное! Итак, три адмирала решили сознательно рискнуть своими эскадрами, честью и карьерой, чтобы единым махом разрубить накрученный политиками гордиев узел. При этом все трое прекрасно понимали, что, входя в бухту, они почти обрекают себя на неизбежный бой, ибо, как говаривал рейс-эфенди, «не могут хворост и огонь безопасно лежать друг против друга».

На шканцах союзных кораблей читали приказ, повелевающий быть готовыми вступить в сражение при первом сигнале. Вскоре командиры доложили своим флагманам, что у них все готово. Везде непрерывно игрались артиллерийские учения.

Вот вдалеке показались два линейных корабля. То были «Генуя» и «Альбион», спешившие на всех парусах с Мальты. Последнее подкрепление перед решающими событиями.

С союзнических эскадр в нетерпении старались рассмотреть стоявший в глубине Наваринской бухты турецкий флот, насколько это было возможно.

Еще ничего не было решено.

* * *

Наваринская бухта – почти правильный полукруг, отсекаемый, словно диаметром, со стороны моря вытянутым островом Сфактерия, оставляющим лишь два узких прохода со стороны северной и южной оконечностей. Именно остров Сфактерия захватил во время Пелопоннесской войны Афин и Спарты знаменитый афинский стратег Демосфен, разгромивший гарнизон спартанцев и впервые в истории Греции взявший здесь в плен знаменитых спартанских «гвардейцев» – гоплитов. На Сфактерии отчетливо видны развалины. На их месте еще два года назад стояла церковь Вознесения, называемая греками в обиходе Панагула. Когда турки захватили Наварин, остатки греческих повстанцев заперлись в церкви и, не желая сдаваться, взорвали ее вместе с собой.

В 1770 году Наваринскую креспость штурмом взял посланный графом Алексеем Орловым отряд цейхмейстера Ивана Ганнибала. Затем в течение некоторого времени Наварин был главной базой российской Средиземноморской флотилии. Там же находилась и резиденция графа Орлова. Предпринятая труками осада со стороны суши вынудила Орлова покинуть Наваринский порт, чтобы, объеденившись с отрядами адмирала Спиридова и контр-адмирала Эльфинстона, дать решающее сражение турецкому флоту. Спустя месяц огромный терецкий флот был полностью истреблен при Чесме. Так что наваринские места были нашим морякам памятны…