Из воспоминаний участника событий: «Нельзя делать лучшего расположения духа, как у нас теперь между офицерами и рядовыми. Все будто оживились какою-то необыкновенной силой. Там, где в обыкновенное время ворочали пушку 8 человек, теперь с легкостью управляются 4. Наши матросы живы, веселы и только смотрят в глаза своим офицерам, ожидая их приказаний. Роздали патроны, разнесли по пушкам ящики с картузами, осмотрели все принадлежности, перекликали людей и, приказав им хорошенько отдохнуть, распустили… После молебна все офицеры пили чай вместе между пушками. Как-то все были необыкновенно веселы, что-то новое родилось между нами, все были между собой как истинные родные, забыв от души, если у кого между собой и были маленькие неудовольствия… в 10 часов (имеется в виду 22.00 вечера. – В.Ш.) все на корабле умолкло… Люди отдыхали, кругом была совершенная тишина, только изредка слышались свистки на ближних кораблях. На море был штиль…»

Лишь в девять утра косицы вымпелов наконец-то вытянулись, и союзники начали понемногу лавировать к входу в бухту и выстраиваться «в ордер похода двух колонн».

В полдень Кодрингтон велел французам поворотить на другой галс и вступить в кильватер британским кораблям. Здесь возникла некоторая заминка. Дело в том, что французы, не слишком удачно маневрируя, оказались под ветром к острову Сфактерия, и теперь для вступления в кильватер англичанам им надо было пересечь путь начавшей уже движение русской колонне. Чтобы не вызвать свалки, Кодрингтон прислал к Гейдену шлюпкой своего флаг-офицера, прося того лечь в дрейф и пропустить французов. Разумеется, это было сделано. Российские суда, «упавшие под ветер», тоже сомкнули свою линию, положив грот-марсели на стеньги, и пропустили вперед французскую эскадру.

В результате этого наши, хоть и не по своей вине, но несколько задержались с развертыванием.

На горизонте белели парусами фрегаты дозора – русский «Константин» и британский «Глазго», также спешившие соединиться с главными силами. Напряжение росло, пока в час пополудни на «Азии» наконец не взвился долгожданный флажный сигнал: «Приготовиться к вступлению в бухту». Все, теперь у союзников был лишь один путь – вперед!

Шканечные журналы русских кораблей от 8 октября 1827 года отметили, что ветер в тот день был зюйд-вестовый и противный союзникам. В час пополудни все три эскадры, подняв национальные флаги, вплотную подошли к Наваринской бухте.

Ветер дул уже в полный бакштаг. Союзники шли двумя колоннами. На ветре англичане с французами. Под ветром наши. Впереди остальных следовал фрегат «Дартмут» с несколькими мелкими судами. Затем флагман Кодрингтона «Азия» и остальные британские корабли. За англичанами, держа минимальные интервалы, французы.

Англо-французская колонна рванулась в Наваринскую бухту на всех парусах, не дожидаясь колонны Гейдена.

Один из летописцев Наварина, В. Броневский, так описал этот момент: «Главнокомандующий в храбром нетерпении своем, опасаясь упустить благоприятный ветер и, притом надеясь, что турецкий адмирал не посмеет встретить его как неприятеля, пока весь союзный флот не войдет в гавань, решился вместо двух колонн, не теряя ни минуты, вести флот свой в одну линию».

Почему Кодрингтон, еще не начав сражения, уже нарушил свою же собственную диспозицию? Скорее всего, в самый последний момент вице-адмирал посчитал рискованным входить в узкий пролив двумя колоннами, когда посадка на мель любого из кораблей могла привести к непоправимым последствиям.

«К счастью, – продолжает В. Броневский. – предприимчивый Кодрингтон не совсем ошибся в своем расчете: турки спокойно взирали на шествие его, и корабль “Азия” мирно поместился между двух сильнейших кораблей под флагами турецкого адмирала Капитана-бея и египетского адмирала Мукарем-бея, и потом стал так, что мог обоими бортами действовать вдоль их кораблей».

Корабли Гейдена были несколько позади, а потому наш передовой «Азов» шел вровень с флагманской французской «Сиреной».

Очень скоро взору русских моряков предстали обрывы наваринских скал, средь которых в пене волн виднелся узкий проход во чрево бухты. На палубах царило молчание, все вглядывались в надвигавшийся на них берег, стараясь предугадать, что ждет их там, в глубине.

Союзникам было известно, что берега бухты обрывисты и пушки, спрятанные среди камней, легко простреливают не только всю бухту, но и подходы к ней. Кроме того, знали и о том, что входной фарватер сторожат также бастионы береговых батарей, что такие же батареи были разбросаны и по всему побережью, а в самой бухте на отвесном обрыве высился неприступный Наваринский замок, известный еще с эллинских времен как Пилос: высокие стены, узкие бойницы, множество пушек, неистощимые арсеналы и огромный гарнизон.

Однажды русские моряки уже штурмовали Наварин. Тогда они овладели твердыней. Что суждено сейчас, не знал никто…

Перед самым началом движения в глубь бухты вице-адмирал Кодрингтон вызвал шлюпки с союзных эскадр. С «Азова» Гейденом был послан его флаг-офицер де Траверсе. Лейтенант доставил своему флагману «Правила, коими должен руководствоваться соединенный флот при входе в Наварин».

«Правила» эти гласили: «Известно, что те из египетских кораблей, на коих находятся французские офицеры, стоят более к юго-востоку, а потому желание мое есть, чтобы контр-адмирал и кавалер де Реньи поставил эскадру свою против них: а как следующий за ним корабль имеет флаг на грот-брам-стеньге, то я и намерен стать с кораблем “Азия” против его, за мной корабли “Генуя” и “Альбион” станут против линейных турецких кораблей. Касательно российской эскадры, то мне желательно, чтобы контр-адмирал граф Гейден поставил свои корабли последовательно близ английских кораблей. Российские же фрегаты займут турецкие суда вслед за своими кораблями. Английские фрегаты займут те из турецких судов, кои будут находиться на западной стороне гавани противоположно английским кораблям. Французские фрегаты займут на той же стороне те турецкие суда, которые находиться будут против их кораблей.

Корветы, бриги и прочие мелкие суда находятся под начальством капитана фрегата “Дартмут”, для отвода брандеров на такое расстояние, чтобы они не могли вредить которому-либо из кораблей и судов соединенного флота.

Ежели время позволит, прежде открытия неприятельских действий со стороны турецкого флота, то всем судам стать фертоинг со шпрингами, привязанными к рыму каждого якоря.

Ни одна пушка с соединенного флота не должна стрелять без сигнала, разве только что турки откроют огонь, тогда те корабли и суда должны быть истреблены немедленно…»

Из воспоминаний современника: «…В то время, когда начали строиться в колонны, ближе всех ко входу в Наварин находился французский начальник со своим фрегатом, но эскадра его была под ветром к стороне островов Сфактерия и Продано. За англичанами в самом близком расстоянии следовал русский адмирал, а за ним в боевом строю и надлежащем порядке его эскадра. Почти в полдень Кодрингтон, следуя с частью первой и второй колоннами, сделал сигнал французским кораблям поворотить оверштаг последовательно, но чтобы им скорее войти в кильватер английских кораблей, то российская эскадра должна была их пропустить, а как главнокомандующий не дал русским и французам общих или, лучше сказать, полных сигналов, то он посему и послал на шлюпке своего флаг-офицера к нашему адмиралу, с просьбою лечь в дрейф, чтобы пропустить французов вперед, и сам после сего, сделав сигнал, приготовился к бою; спустился в 1 час пополудни с правою колонною в сей порт. Его сиятельство граф Гейден, к крайнему прискорбию своему, должен был исполнить волю вице-адмирала, а потому и приказал на корабле “Азов” положить грот-марсель на стеньгу, и счел за нужное еще уменьшить в колонне расстояние, сделал сигнал задним прибавить парусов. По спущении сигнала граф, обуреваемый нетерпением, двинулся с кораблем “Азов” вперед, а за ним остальные его корабли и фрегаты».