Однажды его жена, уговаривая нас не принимать близко к сердцу нашу романтическую несостоятельность и с нетерпением ожидая того дня, когда наши карьерные достижения сделают нас желанными для утонченных дамочек (она, как никто, жаждала видеть своего мужчину «отличившимся»), сказала нам: «Сейчас, ребятки, вы всего лишь два куска мяса к ланчу. А через пару лет станете вкуснейшими антрекотами».

Мне надоело сравнивать людей с кусками мяса, и тем более надоело, когда с мясом сравнивали меня самого, пусть даже в переносном смысле. Но разве у меня был выбор? И дело тут не только в друзьях из гламурной тусовки. Сколько я себя помню, меня всегда учили мерить все категориями научного или иного профессионального успеха; таков местный менталитет (а Нью-Йорк – его яркий образчик). Согласно этим установкам, счастье вам гарантируют только деньги и статус.

Я продолжал размышлять о слове «ничто». Это же про Фанни Прайс; она и есть это самое «ничто», «тише воды, ниже травы», как выразилась ужасная миссис Норрис. Какая там Кэтрин Морланд из «Нортенгерского аббатства»! Из кого, казалось бы, никак не могла вырасти «героиня романа», так это из Фанни. И тем не менее именно ее Остин поставила в центр своего произведения. Именно Фанни (не Кэтрин, Эмма или Элизабет Беннет) была героиней в прямом смысле слова, не просто главным действующим лицом, а образчиком поведения. Именно ее Остин сделала, как бы неправдоподобно это ни звучало, примером для подражания. Сама незначительность Фанни должна была заставить нас задуматься о том, что же такого хорошего и замечательного видит в ней автор.

Фанни, понял я, не просто отличалась от своего привилегированного окружения, она была его абсолютной противоположностью. Аристократам принадлежало все, и они жаждали большего; у нее не было ничего, и она стремилась обходиться еще меньшим. Невзгоды не порождали в ней злобу и раздражительность, она принимала их стойко, мужественно и даже (если требовалось) смиренно. Маленькая Фанни вовсе не рвалась расстаться со своей семьей и уехать в Мэнсфилд, но она прижилась там, «и, постепенно привязываясь к нему все сильней, почти как к родному дому, росла не вовсе безрадостно в окружении кузенов и кузин». Обратите внимание на фразу «постепенно привязываясь» – это происходило не быстро, не само собой; девочка мало-помалу училась любить новый дом, прилагая к тому особые усилия. Еще интереснее фраза «не вовсе безрадостно». Фанни действительно нельзя назвать счастливой, и, учитывая обстоятельства, она вряд ли могла рассчитывать на милость судьбы. И все же, принимая свою жизнь за данность и стараясь видеть только хорошее, она, по крайней мере, не чувствует себя несчастной, чего никак не скажешь о ее двоюродных братьях и сестрах.

Генри и остальных, так умело командующих парадом развлечений, преследовал постоянный страх скуки; Фанни же создала для себя свой собственный богатый внутренний мир. Восточная комната, ее маленькое убежище наверху, стала отражением этого внутреннего мира, местом, где она могла найти «утешенье в каком-нибудь занятии или в раздумьях», где были «ее цветы, книги… конторка для письма, шитье для бедных и искусное рукоделие». Да, она была молчалива и застенчива, однако в душе ее кипела работа. Это стало для меня открытием, к которому я шел очень долго. Прелестная и очаровательная Мэри умела пробуждать у окружающих чувства. Фанни же сама обладала способностью глубоко чувствовать. Да, она благонравная и чопорная, но и чрезвычайно страстная тоже.

Стыд, благодарность, страх, счастье, ревность, любовь – ее эмоции не всегда были приятными, но она ощущала их каждой клеточкой своего тела. «…На Фанни нахлынули такие чувства, что ей казалось, она не способна их выразить, но само ее лицо и несколько безыскусственных слов в полной мере передали ее признательность и восторг…»; «Он увидел, что губы ее сложились для слова “нет”, но голос изменил ей, и она вся залилась румянцем». В отличие от Мэри, Генри, Тома или Марии Фанни жила настоящей жизнью. Опасности таили для нее больше угрозы, чем для них, удовольствия ощущались сильнее. Джейн Остин преподала мне величайший урок: по-настоящему умеют чувствовать только те люди, которые понимают, каково это – обходиться вовсе без чувств.

Только не подумайте, что Остин преклонялась перед бедностью. Изображение родной семьи Фанни говорит о том, что писательница не настолько глупа, чтобы идеализировать нужду. Дом Прайсов оказался шумным, суматошным и грязным, и о чьих-то чувствах там думали не больше, чем в Мэнсфилде. Мысль Остин гораздо глубже: быть порядочным человеком (к которому не относится описание «ничто») означает думать не только о себе, но и об окружающих. Когда у тебя много денег, это ни к чему, когда мало – сложно. Фанни стала героиней именно потому, что умела думать о других, забывая о себе.

В романе есть два очень важных слова: «усилия»[28] (те, что делаются ради других) и «долг»[29] – эти понятия почти забыты в наш век «занимайся-своим-делом» и «каждый-сам-за-себя». Фанни терпеливо и безропотно отдавала свои силы леди Бертрам и миссис Норрис; она помогала бестолковому жениху Марии учить роль для пьесы (несмотря на то, что ей не нравилась эта затея). Но самую мучительную жертву Фанни принесла, когда, переступив через свои чувства, помогала Эдмунду и столь неприятной ей Мэри репетировать их сцены.

Слово «долг» объединяет в себе обязанности, которые, в понимании Фанни, она должна была исполнять как племянница, сестра и друг; ответственность, которую готовился взять на себя Эдмунд после принятия сана; ответственность, которую нес Уильям, будучи морским офицером. Идеальным примером подобного бескорыстного поведения для Остин служили мужчины из ее собственной семьи: отец-священник, брат-моряк. Крофорды, естественно, имели иное, более современное, представление о чувстве долга. «Каждый должен получше о себе позаботиться», – говорит Мэри.

Однако самое важное слово в романе – «полезный». Эдмунд говорит Мэри: «…не только хорошими проповедями полезен священник своему приходу». У Генри, восхищающегося Уильямом Прайсом, хватило здравого смысла поставить «полезность» (точнее, почетность этого качества в глазах окружающих) в один ряд с «героизмом». И вряд ли кого-то удивит, что леди Бертрам «никогда и не помышляла о том, чтоб быть кому-нибудь полезной», – в устах Остин это, пожалуй, самое тяжкое обвинение.

Долгое время я не признавал модель поведения, основанную на том, чтобы быть кому-то полезным. Это звучало так буднично, так приземленно и прагматично. Разве «быть полезными» – все, на что мы способны друг для друга? А как же поддержка, сострадание и любовь?

Но постепенно я начал проникаться. «Быть полезным» означает понять, в чем сильнее всего нуждаются люди в данный момент, и дать им это – вот настоящая поддержка и сострадание. Как замечательно любить свою семью и друзей, но какая же это любовь, если вы не готовы прийти на помощь, когда им действительно что-то нужно, если не готовы сделать ради них малейшее усилие? «Любить» – это глагол, это действие, а не просто очередное красивое чувство.