Прошло еще два года в Бруклине. Незавершенная глава об Остин преследовала меня, как хроническая болезнь; утешала лишь аспирантская присказка: закончил первую главу – считай, полпути к кандидатской степени пройдено, поскольку ты уже набил руку.

Я решил начать с Остин не только потому, что любил ее книги, но и потому, что ее творчество – отличный отправной пункт для моих исследований. Ведь она всегда изображала сообщество в самом традиционном смысле этого слова – как размеренный, устоявшийся сельский мирок среди зеленых лугов и полей, где все друг с другом знакомы и каждый на своем месте. Точная копия того, что я надеялся однажды обрести в собственной жизни! Я решил сосредоточиться на своих любимых книгах: «Гордости и предубеждении» и той, что со временем по-особому отозвалась в моем сердце и очень точно отражала мое теперешнее настроение, – «Доводах рассудка».

Последняя работа Остин выделяется среди прочих ее сочинений необыкновенной глубиной чувств и многослойной эмоциональной текстурой. Роман пронизан тоскливым, осенним настроением, погружающим нас в мир ностальгии и сожалений о несбывшемся, что не свойственно другим произведениям писательницы. «Доводы рассудка» – роман об одиночестве и потере – был закончен менее чем за год до кончины Остин. Знала ли она, что умирает (непонятная болезнь поразила ее в середине работы над книгой и долгое время то подкрадывалась, то отступала), – сложно сказать. Но известно, что когда Остин писала роман, ей исполнилось сорок лет; «Доводы рассудка» – взгляд зрелой женщины, переходящей на новый жизненный этап.

С первых строк понятно, что эта книга особенная. Героиня, Энн Эллиот, не из числа юных девушек лет семнадцати-двадцати, как Кэтрин Морланд или Элизабет Беннет, перескакивающих во взрослую жизнь навстречу романтическим приключениям. Энн исполнилось двадцать семь. Это не так уж много по нашим меркам, но по тем временам, ее лучшие дни остались далеко в прошлом. «Роман» ее жизни уже прочитан, и конец оказался несчастливым. Восемь лет назад она без памяти влюбилась в блистательного молодого морского офицера по имени Фредерик Уэнтуорт. Образ Фредерика во многом списан с брата Джейн Остин, Фрэнка. Оба стали капитанами в раннем возрасте, оба участвовали в бою при Сан-Доминго. Даже их имена созвучны: Фрэнк и Фредерик. Оба вернулись целыми и невредимыми с опасной службы и оба готовились к женитьбе, но лето 1806 года, когда Фрэнк женился на своей невесте, обернулось трагедией для Энн и капитана Уэнтуорта.

Он «блистательный молодой человек, прекрасный собою, с высокой душою и умом»[30], она «чрезвычайно хорошенькая девушка, способная чувствовать и наделенная сверх того скромностью, вкусом и благородством». Но Энн Эллиот происходила из столь знатной семьи, что по сравнению с ней Бертрамы из «Мэнсфилд-парка» кажутся поборниками равноправия. Поклонника без денег и родословной в этом доме ни во что не ставили. Отец Энн, сэр Уолтер – злобный, пустой и тщеславный, – счел «союз неравным и унизительным» и «отвечал таким удивлением, таким молчанием, такой холодностью, что не оставил дочери ни малейшей надежды» (при этом он не давал за ней приданого). Мать Энн, леди Эллиот, сердечная и достойная женщина, чьи здравые суждения всегда спасали мужа от худших проявлений его характе ра, могла бы вмешаться и восстановить справедливость, но она умерла, когда Энн исполнилось четырнадцать, а ее место заняла лучшая подруга леди Эллиот, леди Рассел.

В отличие от отца героини – достоинства Энн были выше понимания сэра Уолтера – леди Рассел души не чаяла в девушке, но и она не выказала восторга, узнав о помолвке. «Энн Эллиот, с ее славным именем, красотою, умом, – и в девятнадцать лет погубить себя… Энн Эллиот – такая юная; никто еще не знает ее, и достаться первому встречному, без средств, без связей!» Все тот же снобизм под маской доброты и участия. Лишившись поддержки единственного друга, Энн разорвала помолвку. Уэнтуорт уехал уязвленный до глубины души, а Энн, чья красота быстро увяла, а дух был сломлен произошедшим, осталась лицом к лицу с горькими и бесплодными сожалениями.

Спустя восемь лет героиня одинока как никогда, одинока как ни одна из прежних героинь Остин. Даже у Фанни Прайс были кузен Эдмунд, брат Уильям и искренняя, хоть и безучастная, привязанность тети, леди Бертрам. Но у Энн осталась только леди Рассел со всеми ее достоинствами и недостатками. Девушка не смогла забыть капитана Уэнтуорта, отказала местному джентльмену, просившему ее руки пару лет спустя после Фредерика, и теперь у нее едва ли был шанс устроить будущее с кем-то еще. Ее младшая сестра Мэри вышла замуж за Чарлза Мазгроува (того самого джентльмена, который сперва сделал предложение Энн). Ее старшая сестра Элизабет, холодная и злая, как отец (благодаря сходству характеров она стала его любимицей), относилась к Энн ужасно. Собственная семья отвернулась от героини, которая «в глазах отца и сестрицы была совершенное ничто. Ее сужденья не спрашивали, с ее желаньем не считались – она была всего-навсего Энн – и только».

У Фанни Прайс был Мэнсфилд-парк, но Энн Элиот хотели лишить даже любимого дома. Сэр Уолтер, руководствуясь собственными представлениями о том, чего заслуживает человек столь благородного происхождения, как он, нажил кучу долгов, и ему пришлось сдать поместье в аренду и переехать в Бат. Элизабет, конечно, отправилась с ним, но ее компаньонкой оказалась не сестра, которую она совершенно не ценила, а ушлая молодая вдовушка по имени миссис Клэй. Льстивая и податливая миссис Клэй приложила немало усилий, чтобы заслужить благосклонность старшей мисс Эллиот.

А Энн предстояло жить у Мазгроувов в роли незамужней тетушки, которую сама Остин не раз примеряла на себя. Отныне Энн будет заботиться о племянниках и слушать, как вечно обиженная на всех сестра Мэри плачется, что ее притесняют. Она будет играть контрдансы для жизнерадостных, прелестных сестричек Чарлза, Генриетты и Луизы (которые куда больше походили на персонажей Остин, чем Энн Эллиот). Она будет выслушивать жалобы родственников друг на друга и мирить их по мере возможности, а сама при этом станет держаться в тени, как и подобает старым девам. Энн считала, что это урок для нее: «…сколь мало значим мы за пределами своего круга». Однако Энн Эллиот и в своем кругу оставалась невидимкой.

У меня, понятно, была совсем иная ситуация, но я хорошо понимал ее чувство одиночества и тоски. Я не терял дом или кого-то из родителей, но сделал все возможное – все, что потребовалось, – чтобы сбежать и от того, и от другого как можно дальше. Я хотел быть сам по себе – и стал. Только я как-то не ожидал, что буду сам по себе до такой степени. Когда ты молод – учишься в старших классах или колледже, когда тебе едва за двадцать, – то принимаешь друзей как данность. Естественно, они всегда будут рядом. Куда они денутся? Зачем утруждаться поиском новых? И вот неожиданно – совершенно неожиданно, – вокруг никого. Кто-то переехал, кто-то женился, все вечно заняты, и толпа друзей и приятелей, всегда тебя окружавших, словно испарилась.

Я по-прежнему не собирался жениться, но и оставаться один тоже не хотел. Однако, как и Энн Эллиот, мне понемногу начинало казаться, что теперь я буду всегда одинок. Мне нравилось жить самостоятельно, не ощущая давления отца, но, сколько ни тяни, глава об Остин когда-нибудь да будет закончена. Хотя очень часто у меня не хватало сил даже взяться за нее. С трудом заставив себя выбраться из кровати, я сидел и пялился в пустоту. Время останавливалось, часы обличающе указывали на меня стрелками, кошка смотрела в упор, явно размышляя, не околел ли хозяин. Я чувствовал себя уродливым и ненужным. Энн, выражаясь языком Остин, была подавлена – то бишь, в депрессии, – и я, прямо скажем, тоже.