В это время в калитку, которая была предусмотрена в одной из створок ворот, постучали. Часовые потребовали пароль, и, услышав хриплый отзыв, пустили внутрь двух людей, в одном из которых я узнал Стеценко, а во втором — к своему немалому удивлению — Феликса!

Я обернулся, чтобы попрощаться с девушкой, но ее и след простыл. И как она умудрилась сбежать из флигеля?

* * *

— А вы спросите, спросите у вашего этого раненого, кто ему посоветовал гайку на конец плети присобачить, а? И что случилось на Эспланаде, от чего полгорода плюется, когда кавалеристов видит… А потом, поручик, залезь на балкончик — туда, где твой снайпер сейчас сидит, и посмотри в бинокль на бухту. Знаешь, что ты там увидишь? — Феликса развезло в тепле, после рюмочки ликера. — Ты там увидишь дымы. Много дымов. Это эскадра Протектората и Альянса — представляешь, как быстро они договорились? Угадай, зачем они здесь, и откуда в городе столько «синих» с характерным акцентом, а? А еще можешь выйти на улицу и послушать, о чем орут лоялистские крикуны, когда говорят о том, что творят имперцы забаррикадировавшись в институте благородных девиц. Ну какого хрена нужно было тебе именно в это здание переться? Завтра утром тут будет такая толпа… Кстати, тот мальчонка с рыночной площади — жив, дома сидит, у него бровь рассечена — но кому это интересно, верно?

Ротмистр Карский уже достал меня со своими загадками. Говорил бы толком, а то взял вот этот вальяжный тон, и разглагольствует, закинув сапоги на стол. Я встал, скинул его ноги со стола и подошел к окну. Над крышами домов поднималось солнце.

— Ну хорошо, Феликс, — заговорил я. — Если тебе охота играть в шарады — слушай. Мангазея совсем недавно была порто-франко, под международной защитой. По факту тут правили бал ребята из Альянса — ходили морячки с помпончиками и гвардейцы в гетрах. Не так давно город перешел под имперскую руку — Его Высочество потянул за ниточки. И вот теперь наши бывшие союзнички хотят вернуться — вместе с Протекторатом. Им удобно проворачивать здесь свои делишки — еще бы, не так много на Севере незамерзающих портов. Рыльский — предатель или идиот, он специально или по своей непроходимой тупости науськал кавалеристов быть пожестче, и, учитывая их паскудные натуры, получилось отменно. Не знаю, что было на Эспланаде — но скорее всего кавалеристы сотворили что-нибудь мерзкое, а Рыльский их отмазал. А еще та эскадра, что дымит на рейде, привезла с собой лоялистских эмиссаров и агитаторов, и, скорее всего, оружие. Горожане не успели хлебнуть лиха от их порядков, и теперь местным обывателям кажется, что по сравнению с имперской кавалерией синие — ангелы небесные. И когда горожане, пылая справедливым гневом по поводу обесчещенных нами юных дев, пойдут на штурм института — тут мы снова увидим бравых морячков с помпончиками, гвардейцев в гетрах и, на сей раз, еще и гренадер с рогатыми шлемами, которые быстренько наведут порядок и предстанут в виде спасителей и защитников. Отличное будет зрелище!

Феликс, кажется, даже немного протрезвел. Видимо, я попал или в цель, или очень близко.

— Ну, а теперь у меня вопрос к всевидящему оку имперской разведки. А точнее — даже два, — я смотрел, как на другом конце рыночной площади, у баррикады, какой-то тип мочиться на землю прямо возле синего флага.

— Валяй, пехота. Задавай свои вопросы.

— Много в городе настоящих лоялистов и людей, засланных с той стороны?

— На самом деле — не очень. Человек сто-сто пятьдесят. Остальные — это в основном рассерженные горожане и всякие маргиналы, которые поддержат любую бучу. Им и оружия не раздали еще, планируют сначала устроить здесь демонстрацию, а потом обязательно — кровь, штурм и всё такое. Тогда пути назад у города не будет, начнут формировать отряды, выберут Ассамблею…

— Как тебя взяли в разведку, Феликс?

— В смысле?

— Почему ты такое трепло? Ты ответил на два моих вопроса сразу. Я хотел спросить — готовы ли горожане воевать?

— Вообще-то, после историй об изнасилованных институтках — скорее да чем нет. До этого всё-таки вопросы были в основном к Рыльскому и его офицерам.

И тут у меня в голове созрел план. Это была настоящая авантюра в духе рыцарских романов, и я рассмеялся, осознавая бредовость этой идеи.

Смех прозвучал неестественно, и Феликс глянул на меня, как на душевнобольного.

* * *

Под окнами гудело людское море. Горожане боялись подходить близко — видели стволы пулеметов на крышах. Как будто лишние пятьдесят шагов уберегут их от пулеметной очереди! Очередной оратор распинался перед ними, стоя на бочке. Я вопросительно посмотрел на столпившихся в холле солдат и воспитанниц института.

— Где там ваш белый флаг, Вишневецкий?

Подпоручик протянул мне древко с ровным белым полотнищем из простыни.

— Ну, хоть не панталоны! — ну, Стеценко, ну, сволочь!

Раздались нервные смешки, а девушки зашушукались.

Панкратов и Фишер открыли передо мной дверь и я вышел на высокое крыльцо института.

Сразу меня не заметили, продолжая слушать оратора на бочке. Но постепенно сначала один, потом второй, третий, большая часть поворачивались в мою сторону. Шагая сквозь расступающуюся толпу, я чувствовал агрессию, понимал, что кое-кто был готов разорвать меня прямо здесь, но пока этого почему-то не происходило. Лоялисту-агитатору с синей повязкой волей-неволей пришлось уступить мне место на бочке.

— Дамы и господа! — мне приходилось использовать голосовые связки во всю мощь. — Через четверть часа мы собираемся сопроводить воспитанниц института в Елисаветинский монастырь, под защиту монахинь и крепких стен, а потом отправиться к городским конюшням, чтобы арестовать полковника Рыльского. Мы не сможем сделать ни того, ни другого, если на улицах будут баррикады, а перед институтом — толпа. Понимаете?

Шум поднялся неимоверный. Я видел агрессивную активность личностей с синими повязками, видел ненависть в лицах одних и надежду — в глазах других. К бочке прорвалась дородная дама, раскрасневшаяся и с заплаканными глазами:

— Верните нам наших дочек, ироды! Где наши дочки?! — закричала она.

— Да кто ж против-то? Вот они, сами посмотрите!

Раздался гулкий удар часов, и двери института широко открылись.

Первым шествовал Стеценко под руку с Пелагеей Павловной — начальницей института. Когда только успел побриться, шельмец! Далее — Вишневецкий с Натальей Андреевной Гагариной — оба стройные и красивые, я даже позавидовал слегка. Новые и новые пары выходили на крыльцо и спускались на площадь. Белые кружева и солдатское хаки. Лакированные туфельки и кирзовые сапоги. Аккуратные прически и фуражки с кокардами.

Я замер