– Ах, это вы, виконт! Ну как же я рада вас видеть! – она протянула руку в кружевной перчатке. – Признаться, вы умеете меня заинтриговать. Я отослала то письмо, о котором вы просили, – сказала мадам де Жерве, понизив голос, – хотя, признаюсь вам, Сезар, что сгораю от любопытства. Кто эта женщина, которую я пригласила сегодня?

– Вы само очарование, Люсиль, но тайны я вам пока не открою. Возможно, позже.

– И загадочность ваша мне тоже по душе. Что ж, если вы так настаиваете, чтоб я приняла ее, – я приму. Мне следует знать о ней еще что-то кроме описанного в вашем письме?

– Нет, этого хватит. Сделайте лишь вид, что были знакомы с ее мужем, а ее саму видите впервые, хотя и ждали возможности познакомиться. Смерть мужа… сильно повлияла на госпожу де Виньоль, и с нею необходимо обходиться предупредительно.

– Ах, бедняжка! – но в глазах мадам де Жерве горел иной интерес. – Она красива, конечно же?

– Конечно же, красива, – засмеялся виконт.

– Я так и знала! – она шутливо погрозила ему пальцем. – Вы не можете так вот просто пройти мимо красотки! О, не смотрите на меня так, я все о вас знаю.

– Вы не знаете всего, иначе не смогли бы спать, – со всей убедительностью произнес Сезар. – Я страшный человек!

– Это вы говорите каждый раз. И все ссылаетесь на какие-то ужасные тайны. Мне кажется, вы просто интересничаете, виконт!

– Какое замечательное слово. Интересничаю. Я запомню.

Люсиль де Жерве звонко рассмеялась и повела виконта в комнату, полную знакомых людей – нынче общество собралось достаточно рано.

Мадам де Жерве была вдовой. Женщина привлекательная и образованная, она до сих пор горевала по умершему двадцать лет назад мужу, но уже не носила по нему траур. Черты ее лица были мягкими, пухлые губы так и манили их поцеловать, а прицельный взгляд ярко-зеленых глаз, казалось, обладал способностью убить на месте. Неудивительно, что в обществе остроязыкая, привлекательная и умная женщина пользовалась популярностью, и неудивительно, что она создала салон, где в равной степени сочетались утонченность и прогресс – не зря мадам де Жерве привечала даже людей незнатных, вроде Годара и Жиффара. Знатность не была пропуском в ее салон, если к ней прилагались глупость, заносчивость и прочие сомнительные качества, что иные полагают добродетелями. Именно поэтому виконт так любил заходить в салон мадам де Жерве.

Он поздоровался со знакомыми и отошел в угол, чтобы привыкнуть снова к этой атмосфере, каждый раз удовлетворявшей потребность и в общении, и в созерцании. Мадам де Жерве была истинной императрицей в своем салоне. Хороший салон подобен английскому саду: в нем царит тот своеобразный беспорядок, который создается лишь рукой мастера. Перед началом вечера Люсиль, как опытный генерал на поле сражения и как ученый стратег, располагала большие красные кресла, а между ними легкие соломенные стулья, создавая уютные группы для собеседников. Она умела устроить так, что каждый из гостей совершенно естественно и как бы случайно оказывался в той группе или рядом с тем соседом или соседкой, которые лучше всего ему подходили. Виконт с любопытством наблюдал, как Люсиль, подобно усердной пчелке, порхает от одной группы гостей к другой, соединяя одних, разъединяя других, подхватывая остроумное слово, анекдот, отмечая хорошенький туалет, организуя партию в карты для стариков, шарады для молодежи, вступая в разговор с какой-нибудь одинокой мамашей, поощряя застенчивую и скромную дебютантку, одним словом, доводя умение обходиться в обществе до степени искусства и почти добродетели. В том ей не было равных, и она блистала, словно Венера на вечернем небосклоне.

Но ее сияние тут же померкло для виконта де Моро, едва лишь в салоне появилась Флер. Сегодня она была не в полном трауре, черная кайма вилась по краям серого платья, отделанного черным же кружевом. И оттенок ткани вдруг показался виконту серебряным, а может, таков был свет в гостиной, где он сидел, перекатывая бокал с вином в ладонях, или же то, что госпожа де Виньоль обладала для Сезара внутренним сиянием – ведь теперь он знал почти все о ней.

И так многого еще о ней не знал…

Обнаженная женщина являет, вероятно, меньшую опасность, нежели женщина, облаченная в одежду, если последняя расположена так искусно, что, все скрывая, вместе с тем все выставляет напоказ. Сознательно ли была Флер столь элегантна и соблазнительна – виконт не знал. Но на него это произвело определенное впечатление.

Он издалека смотрел, как мадам де Жерве представляет Флер гостям; они переходили от одной группки к другой, и все вершилось без участия Сезара. Он ждал, когда Люсиль подведет к нему Флер, и вот дождался, и поднялся навстречу дамам.

– Дорогой мой Сезар, позвольте представить вам госпожу де Виньоль, мою новую гостью, которая, я надеюсь, станет постоянной.

– Дорогая Люсиль, это большая честь для меня, но мы с госпожой де Виньоль уже знакомы, – улыбнулся Сезар и склонился к руке Флер. – Рад видеть вас, сударыня. – И объяснил мадам де Жерве: – Мы соседи. Госпожа де Виньоль живет на улице Вье-Коломбье.

– Что ж, в таком случае, вы не станете задерживать нас, и я представлю госпожу де Виньоль тем, кто ее еще не знает.

– Какая жалость, что мы вынуждены расстаться! Увидимся позже, госпожа де Виньоль?

– Да, – ответила она, и ее ресницы опустились, скрывая – что? Смятение или озорной блеск?

Виконт с неохотой выпустил ее руку, и Флер ушла, бросив на Сезара напоследок быстрый взгляд – то ли ища поддержки, то ли о чем-то предупреждая. Но так как с чтением взглядов у него было гораздо хуже, чем с чтением писем, скрытое послание так и осталось нерасшифрованным.

Сезар перешел в другую комнату, увидел, как Люсиль подвела Флер к стоявшей обособленно группе, и невольно поморщился. Ему бы не хотелось, чтобы госпожа де Виньоль знакомилась с этими людьми. Пожалуй, это были единственные посетители салона, которых Сезар не терпел, – и не потому, что его волновало их происхождение, но и оттого, что люди эти были одержимы ощущением собственной значимости.

У победившего в Революции сословия уже были и власть, и деньги. Ему не хватало только культуры, шарма, шика – всего того, чем блистало и дразнило Сен-Жерменское предместье, и оно жадно стремилось все это перенять. Настойчивое, часто неуклюжее и смешное стремление буржуазии подражать большому свету объяснялось ее неутоленным тщеславием и снобизмом, но в результате она весьма успешно осваивала навыки светского общения и утонченные манеры аристократов. Вначале буржуа чувствовали себя изгоями в блестящих гостиных, среди людей, воспитанных совсем иначе; они мечтали не завоевать высокое положение в обществе, а изменить самые основы этого общества. Соответственно, в моде когда-то было не подражание большому свету, а крайне негативное, порой агрессивное отношение к нему. И все же их манили к себе светские рауты, как путников манит свет в окне дома; и всеми правдами и неправдами буржуа проникали в салоны, на балы, их принимали в богатых домах, так как их дома сами были весьма богаты. Они становились более значительными теперь, когда потрясение Революции уже отхлынуло, протащив за собой несколько других потрясений, возрождение монархии, снова ее падение, и вот сейчас дело, похоже, опять идет к трону. Буржуа умело держались на плаву, и многие из них были весьма хороши и талантливы, и прекраснодушны, и умны; но многих – как вот этих – Сезар отказывался воспринимать рядом с собою, ибо было в их поведении нечто жадное, грубое, примитивное, похожее на желание овладеть этим миром до конца, как тараканы стремятся расплодиться на кухне.