Когда виконт исповедовался в этом своему священнику, святой отец журил его, велел читать «Отче наш» и поститься. Не помогало. Некоторых представителей «простого народа» Сезар по-прежнему не терпел.

Де Моро пристально наблюдал, как Флер раскланялась с этими людьми, заговорившими с нею о чем-то. Один из них был заводчиком, разводившим скаковых лошадей; второй и третий – политиками, стоявшими на достаточно высокой ступени в иерархической лестнице, спускавшейся от ножек кресла нынешнего президента. Все – опытные игроки в людей и в карты, без приставки «де» в фамилии. Виконт не спускал с них глаз, пока Флер и мадам де Жерве не отошли.

Только тогда он глубоко вздохнул и занялся тем, за чем сюда приехал, – расспросами.

Искусство вести беседу, как уже было сказано, принадлежало к числу любимейших занятий виконта де Моро; так что, переходя от одной группки к другой, улыбаясь дамам, бросая небрежные обтекаемые фразы, Сезар чутко ловил слова, будто разлетающихся бабочек. Прошло полчаса, а он так и не услыхал ничего полезного; не было толку и после часа разговоров. Умело подброшенная в воздух тема полетов – каламбур сей весьма рассмешил дам – принесла лишь досужие рассуждения и гадания, полетит дирижабль или нет. Многие и вовсе ни о каком дирижабле не слышали, считая это удачной выдумкой газетчиков, и весьма удивлялись, когда виконт уверял, что сам финансирует этот проект. В том не было загадки, но, похоже, он ошибался, полагая, будто поймает рыбку в этой мутной воде. Слишком зыбким все было, слишком опрометчивыми теперь казались предположения… Сезар начал ощущать, что идет не в том направлении.

Дамы кокетничали с ним, и он принимал это с интересом и некоторым равнодушием, ибо по-настоящему его волновало лишь, что происходит сейчас с Флер. Иногда он видел ее – краешек платья, затылок, локон – но не подходил, чтобы оказаться с нею в одной компании, чтобы не навлечь на нее неприятности. Флер выехала в свет – опасались ли этого ее недруги, или нет? Что же им, в конце концов, нужно, – или же они стремятся лишь ее запугать? Сыграли на страхе наивной девушки, а на самом деле нет свидетелей того, что произошло тем вечером в замке Виньоль, и Флер ничего не грозит…

Это следовало непременно выяснить, и Сезар знал, куда обратиться за помощью. Пожалуй, даже ему не удастся вырвать госпожу де Виньоль из цепких рук какого-нибудь Кавье, если и вправду выяснится, что убийство было – и был свидетель.

Вечер шел своим чередом, цветастый и теплый, и, наконец, Сезар сдался. Он собрался уходить, сделав незаметный знак Флер. Однако она сама подошла к нему, словно нечаянно задела рукавом и сверкнула глазами, после чего удалилась в сторону лестницы – покинула салон.

Сезар выждал еще несколько минут, а затем выскользнул из гостиной, махнув на прощание мадам де Жерве. Та лишь приподняла брови, возмущаясь подобным поведением, но сейчас виконту было не до того.

Экипаж госпожи де Виньоль, согласно договоренности, поджидал его за углом. Сезар огляделся, не заметил слежки и забрался в карету. Едва он захлопнул дверцу, экипаж сорвался с места.

Флер сидела напротив, в полутьме ее лицо казалось деревянной маской.

– Я ничего не узнал, – произнес виконт. – Похоже, зря потратили вечер.

– Отчего же? – госпожа де Виньоль улыбнулась победной улыбкой. – Я – узнала!

Он обрадовался и посмотрел на нее пристально и внимательно, и Флер заулыбалась еще шире, понимая, что только что заслужила некоторое уважение виконта де Моро. Даже если добытые ею сведения окажутся пустяковыми – а она так не считала – все равно она чего-то достигла этим вечером.

– Что же вы узнали?

– Мне представляли всех этих людей, я покорно их запоминала, а потом оказалась вместе с мадам де Жерве в кругу ее подруг. Весьма достойные дамы. Мадам сдала меня на их попечение, и я сделала вид, что всеми ими очарована, что поражена столичной роскошью и считаю их всех чуть ли не светочами разума, чем, похоже, их и покорила. Мы принялись болтать. О шляпках, о моде, и о том, хорош ли статью и лицом наш президент. Оказывается, они говорят шепотом такие вещи! – Флер прижала ладони к вспыхнувшим щекам. – Я так мало бывала в обществе и не привыкла к парижским нравам…

– Нравы весьма вольные, сударыня. Так что же вы узнали?

– Я упомянула Жиффара и его дирижабль и сумела вывести на него разговор. И одна из дам – ее представили мне как маркизу де Лефевр – упомянула, что ее муж поспорил на этого одаренного машиниста. «Что значит – поспорил? – спросила я. – Разве можно спорить на человека?» – «О, милочка, – ответила она мне, – конечно же, можно. Это вроде скачек, еще один способ проиграть немного денег». Я попробовала ее расспросить, но больше ничего полезного не выяснила. Кроме одной вещи… – Флер интригующе понизила голос, и виконт невольно наклонился вперед. – Человек, один из тех, что участвуют в этой забаве и, кажется, принимают ставки, был сегодня в салоне. Меня представляли ему и его друзьям. Он незнатен. И зовут его Эмиль Мэтье.

– Ах вот как! – воскликнул виконт и нахмурился. Карету сильно качало, и он с неудовольствием стукнул по крыше набалдашником трости, чтобы кучер притормозил. Увы, тот явно не расслышал удара.

– Вы знаете его?

– Да, знаю. Он из тех людей, что лижут сапоги президенту, рассчитывая на дополнительные почести. Он изворотлив, словно змея, смазанная маслом. Лесть никогда не исходит от великих душ, она – удел мелких душонок, умеющих становиться еще мельче, чтобы войти в жизненную сферу важной персоны, к которой они тяготеют… Так вы говорите, он принимает ставки?

– Так сказала маркиза де Лефевр.

– Что ж, старой сплетнице можно верить – факты она обычно не искажает. Все это воняет политикой. Слишком сильно.

– Вы полагаете, это не просто чья-то глупая инициатива?

– Какая уж тут глупость, если в ход пошло оружие? Вы жили еще в Бордо в прошлом году, а в декабре тут такое творилось. Все идет к тому, что скоро у нас будет империя, это ясно. Во время смотра еще в октябре два года назад в Сатори кавалерия кричала, приветствуя президента: «Да здравствует Наполеон, да здравствует император!» Тогда-то и были посеяны первые семена. Или еще раньше. Пехота, предупрежденная генералом Неймейером, что по военному уставу в строю обязательно молчание, продефилировала перед президентом молча. А через несколько дней Неймейер был уволен; легко отделался, я считаю. Главнокомандующий парижской армией, генерал Шангарнье, дневным приказом, прочитанным по войскам, запретил солдатам какие бы то ни было восклицания в строю. Несколько месяцев спустя Шангарнье также получил отставку. Во время прений по этому поводу в палате Тьер тогда сказал: «Империя уже создана». И он как в воду глядел. Ничем хорошим ни для него, ни для остальных это пока не закончилось. Тьер, а также генералы Бедо, Кавеньяк, Шангарне, Ламорисьер, Лефло, полковник Шаррас – все были арестованы в прошлом декабре. А потом случилась та бойня. Вы, наверное, читали о ней в газетах. Уцелевшие члены национального собрания, во главе которых стояли Мишель из Буржа, Гюго, Фавр, Боден, собирались то тут, то там, повсюду разгоняемые полицией и войсками, взывали к борьбе, расклеивали прокламации, но и они не обнаружили ни большой энергии, ни единодушия. Возникли баррикады; там же позже прикончили Бодена, остальные разбежались. Множество людей, не принимавших никакого участия в протесте против переворота, были убиты или схвачены и расстреляны; в числе убитых – женщины и дети; за этим последовали массовые ссылки в Кайенну и Ламбессу. Я был в Париже в тот день, четвертого декабря. Поверьте, я не стану никогда подробно рассказывать об этом вам.