– Что мне делать, если появится тот человек? – спросила Флер.

– Водить его за нос. Ускользать. И выпытать побольше. Если он скажет, что вы должны что-то сделать, немедленно сообщите мне. Он намекнул, что от вас может понадобиться еще услуга; хотелось бы мне знать, о чем он говорил и что у него на уме…

– А вы не можете его остановить и… спросить это?

– Вы очаровательно выразились, – улыбнулся виконт, – и я мог бы удовлетворить вашу просьбу, только боюсь, этот человек ничего не скажет. И не выдаст того, кто его послал. Во всяком случае, пока. Нет. Я буду следить за ним и выясню, кому он служит. А вот тогда уже можно приступать к решительным действиям. Пока же… Пожалуй, мне необходимы свежие сплетни. Я давно не бывал у мадам де Жерве.

– Тот салон, о котором вы рассказывали? – припомнила Флер.

– Да, тот самый. Желаете отправиться со мной?

– Но вы же слышали, что тот человек запретил мне…

– Ха! Неужели вы намерены ему подчиняться? Впрочем, ладно, ладно. Я скажу мадам де Жерве, чтобы прислала вам приглашение завтра – будто бы она знала вашего покойного мужа, но уважала вашу скорбь; а теперь сочла, что сейчас уже приемлемо приглашать вас в салон. Это не светский раут, где вы могли бы не появиться из-за траура. Общество там… исключительное. И весьма информированное. Я удивлюсь, столкнувшись там с вами, и постараюсь не подходить к вам весь вечер; это нетрудно. Вы же внимательно слушайте все, что будут говорить женщины, и постарайтесь завести беседу о дирижабле Жиффара. Анри там знают, поэтому могут сболтнуть нечто полезное. В женский кружок мне доступа нет, и ваша помощь будет поистине неоценимой. Если вы согласитесь.

– Вы не оставляете мне выбора, – сухо произнесла Флер.

– Почему? – виконт приподнял брови, явственно удивившись. – Я прошу вас о помощи, всего лишь. Если вы боитесь, то, конечно, я справлюсь. Придется частично посвятить в дело мадам де Жерве, однако, она женщина надежная.

Флер устыдилась собственных подозрений; и все же мысль о том, что ее используют, не оставляла.

– Конечно, я отправлюсь в салон, если это нужно. У меня даже есть подходящее платье.

– Безусловно, – глаза его смеялись, – это самое главное!

Конечно, эпоха прославленных салонов уже уходила в небытие. Избранность общества подвергалась сомнению, а сами избранные уже не могли в полной мере ощущать себя таковыми. Увы, увы! Вместе с ненавистным политическим режимом, что не давал стране дышать и тем самым спровоцировал революционный взрыв, в прошлое канула целая эпоха, и лишь отголоски долетали теперь до ныне живущих, заставляя их вздыхать украдкой.

Салон мадам де Жерве был оплотом прошлого, изящно смешанного с настоящим; здесь не цеплялись за былое, обсуждая новейшие известия и ведя разговор такой тонкости, что позавидовали бы фарфоровые чашки, в которых подавали кофе; но здесь царила та теплая атмосфера, за которую, если верить свидетельствам, и ценили салоны их посетители век назад.

Салон – это, прежде всего, его хозяйка – женщина, вокруг которой собирается круг ее друзей и поклонников. Характер салона определяли, разумеется, и его постоянные посетители; это был определенный, но не точно очерченный круг людей. Каждый салон (а нынче их осталось не так уж много) гордился своими знаменитостями и предоставлял им способную их оценить аудиторию. Кроме того, имели значение просто дружеские и семейные связи хозяев салона; так, например, мадам де Жерве состояла в дружбе с самим президентом, привечавшим у себя эту умную и очаровательную женщину. В результате в ее салоне собирались как люди, связанные общими интересами, литературными и политическими взглядами, так и те, кто бывал там, не разделяя полностью умонастроения кружка. Быть принятым в салоне мадам де Жерве означало получить определенный социальный статус без причисления к той или другой литературной или политической партии.

Салоны имели обычно твердо фиксированные дни и часы; у мадам де Жерве принимали каждый вечер, начиная с четырех, у мадемуазель де Флори по воскресеньям, у четы Клемен по субботам. Человек, однажды принятый в салоне, мог уже приезжать без приглашения. В разные дни у мадам де Жерве собиралось до восьми-десяти человек. Обычай назначать определенный день недели, в который хозяева ждали гостей, в том числе и не приглашенных заранее, был очень удобен, так как каждый истинно светский человек (а таковыми весьма стремились стать представители буржуазного сословия, алкавшие подобной жизни, как глотка воды в пустыне) мог планировать свои дни и недели. Виконт де Моро имел возможность всякий день посещать салоны, ежели бы ему этого хотелось, ибо везде был представлен и вхож; но в действительности, разумеется, выбрал для постоянных визитов тот салон, где собиралось наиболее интересное и приятное ему общество.

В салонах никогда не танцевали, для этого существовали балы; и, как правило, ограничивались очень скромным угощением – кулинарному искусству нужно отдавать должное на званых обедах и ужинах, а не во время бесед. Здесь гости были заняты другим. Слушали музыку, пение, стихи – когда среди гостей присутствовали поэты, певцы или музыканты. Но главное, гости беседовали.

Светская беседа была основным и излюбленным занятием завсегдатаев салонов и вторым, после расследований, любимым времяпрепровождением виконта де Моро. Именно потому он желал приобщить к этому Флер, открывшую ему свою душу и так понравившуюся ему; хотел, чтобы она разделила с ним эту радость, ведь ей определенно должно было хватить для того и образования, и начитанности, и ума. Он, разумеется, не стал говорить этого ей, сославшись на ее возможную полезность в щекотливом деле с дирижаблем, однако истинная причина пряталась где-то между этими двумя – симпатией виконта и его стремлением докопаться до истины.

Светская беседа у мадам де Жерве превозносилась как самое увлекательное интеллектуальное развлечение, одно из высших достижений цивилизованного общества; и она же высмеивалась скептиками как самое пустое занятие, искусство говорить ни о чем. Разумеется, светская беседа, как и любая другая беседа, в большой степени зависела от конкретных собеседников – от их ума, образованности, остроумия и обаяния, – а также искусства подбирать себе таковых, коим Сезар владел в совершенстве. Своеобразие светской беседы, очаровывавшее одних и раздражавшее других, состояло в самой манере разговора и, шире, в манере общения. Иначе говоря, чтобы вести светскую беседу, нужно было быть светским человеком…

Avoir du monde, быть светским, – это, прежде всего, умение обратиться к людям. Парижский свет был сообществом людей, стремящихся нравиться друг другу. Естественно, что первым правилом bon ton, хорошего тона, было умение нравиться людям. У истинно светских людей это умение достигало уровня искусства.

И этим искусством нынче вечером Сезар решил насладиться сполна – дело не должно мешать удовольствию.

Он приехал в салон мадам де Жерве к пяти часам, когда общество уже начало собираться, и был принят с теплотой и радостью. Мадам вышла ему навстречу и приветствовала столь искренне, что Сезар ощутил себя виноватым: он давно к ней не заглядывал.