Она склоняется над чековой книжкой, стараясь не глядеть на письма. Теперь, занявшись этим, она даже получает удовольствие. Порядок из хаоса, разобраться со всеми этими неоплаченными счетами, внести их в книгу. Нат оплатил несколько срочных счетов — за телефон, за электричество, — но все остальное ждало ее, иногда вместе с двумя-тремя вежливо-злобными письмами, которые сначала напоминают, потом требуют. Ей нравится, чтобы все счета были оплачены вовремя, и не нравится быть в долгу, все равно у кого. Ей нравится знать, что у нее на счету достаточно денег. И ей всегда будет хватать денег в случае чего, уж она постарается.

В отличие от ее матери, которая два дня сидела у окна в цветастом кресле и плакала, после того как их отец внезапно взял и исчез. «Что мне делать?» — взывала мать, обращаясь в пустоту, будто сидящий там некто уже приготовил для нее инструкцию. Кэролайн влезала матери на колени, тоже плача, каждый раз сползала по скользкой ткани юбки и опять лезла вверх, словно какой-то безмозглый жук.

Элизабет не рыдала и не ползала. Когда стало ясно, что мать не собирается вставать с кресла и готовить им ужин, она пересчитала накопившиеся у нее четвертаки, те, что дядюшка Тедди совал ей за вырез платья во время их нечастых визитов в большой дом тетушки Мюриэл. Она перерыла сумочку матери, выкинув на пол трубочки губной помады и скомканные носовые платки, но нашла только мятую двухдолларовую бумажку и несколько центов. Потом она вышла из квартиры, заперев за собой дверь ключами из материной сумки. Отправилась в продуктовую лавку за три квартала от дома, купила хлеба и сыру и замаршировала обратно с коричневым бумажным пакетом в руках, с силой топая резиновыми сапогами по ступенькам, вверх по лестнице. Невеликий подвиг, ей и раньше приходилось такое делать.

— Ешь, — сказала она матери, злясь на нее и на сестру. — Ешь и перестань реветь!

Но это не сработало. Мать продолжала хлюпать, и Элизабет в ярости сидела на кухне, жуя хлеб с сыром. На отца она не злилась. Она всегда подозревала, что на него полагаться нельзя. Она злилась на мать за то, что та его не раскусила.

Это тетушка Мюриэл научила ее обращаться с банковским счетом, подводить баланс чековой книжки, объяснила, что такое процент по вкладу. Тетушка Мюриэл относила большинство книг к разряду легкомысленной чепухи, и даже выполнение школьных заданий считала занятием относительно бесполезным, но на эту часть образования Элизабет потратила достаточно много времени. Деньги считаются, говорила тетушка Мюриэл — до сих пор говорит, когда есть кому слушать, — и Элизабет знает, что это правда. Хотя бы потому, что тетушка Мюриэл крепко вдолбила в нее этот урок: она содержала Элизабет, платила за ее добротное нижнее белье, синие твидовые пальто, уроки игры на фортепиано; следовательно, Элизабет была ее собственностью.

Отношение тетушки Мюриэл к Элизабет было двойственным. Мать Элизабет была негодная тварь, следовательно, сама Элизабет тоже, скорее всего, негодная тварь. Но Элизабет приходилась тетушке Мюриэл племянницей — следовательно, в ней должно быть хоть что-то хорошее. Тетушка Мюриэл работала над теми чертами Элизабет, которые больше всего напоминали саму тетушку Мюриэл, и подавляла или наказывала все остальные. Тетушке Мюриэл нравились люди со стержнем внутри, и Элизабет чувствует, что у нее внутри, в самой середине, теперь тоже есть стержень — как носорожий хребет.

Тетушка Мюриэл, как правило, не знает сомнений. Нечастые моменты колебания у нее случаются из-за ее собственных родственников. Она не может решить, каково их место в Великой Цепи Мироздания. Но касательно своего собственного места у нее нет никаких сомнений. Сначала идет Бог. Потом — тетушка Мюриэл и Королева, причем тетушка Мюриэл самую чуточку впереди. Потом — человек пять из прихода Мемориальной Церкви Тимоти Итона[2]7 , к которому принадлежит тетушка Мюриэл. Потом — после большого интервала — идут белые канадцы нееврейского происхождения, англичане и белые американцы нееврейского происхождения, именно в таком порядке. Потом, после другого большого интервала, следуют все прочие люди, строго упорядоченные по убыванию достоинств соответственно цвету кожи и религии. Потом идут тараканы, моль, мокрицы и микробы — единственные представители животного царства, с которыми тетушка Мюриэл когда-либо соприкасается. Потом — все половые органы, за исключением таковых у цветов.

Так Элизабет представляет эту систему, к веселью слушателей, при пересказе историй про тетушку Мюриэл; особенно когда беседует с Филипом Берроузом из отдела Греции и Рима, потому что его тетя, Джейни Берроуз, вращается в том же узком кругу, что и тетушка Мюриэл. В отличие от Ната, Филип всегда поймет, о чем Элизабет говорит.

Возможно, тетушка Мюриэл скучна, но от этого не менее зловредна. Она не только пуританка, но и пуристка. Для нее не существует градаций между черным и белым. Похоже, сомневается она лишь вот по какому поводу: с одной стороны, ее родственников следовало бы поместить рядом с прихожанами Церкви Тимоти Итона, ведь это ее родня; с другой стороны, она считает своим долгом отнести их к разряду тараканов и мокриц по причине их омерзительного поведения.

Взять, например, мать Элизабет, на которую тетушка Мюриэл не забывает намекнуть даже теперь. Элизабет так и не узнала в точности, отчего ее мать исчезла. Быть может, от беспомощности; от неспособности решить, что ей делать. Согласно версии тетушки Мюриэл, мать Элизабет бросила семью из-за своей распущенности — сбежала с сыном поверенного ее собственного отца, что в глазах тетушки Мюриэл было почти кровосмешением, и, к счастью, этого союза надолго не хватило. Она, тетушка Мюриэл, спасла покинутых детей и немедленно принялась пичкать их всеми преимуществами их положения.

Элизабет даже в детстве не до конца верила этой истории. Теперь она думает, что, может быть, все было совсем наоборот, что тетушка Мюриэл украла их с сестрой из квартиры, когда мать в очередной раз отправилась куда-то, «поискать работу», как она им объяснила. Потом, когда тетушка Мюриэл уже прочно забаррикадировалась с детьми в собственном доме, она, вероятно, заявила их матери, что та не способна воспитать детей и это, если что, нетрудно будет доказать в суде. Это больше в стиле тетушки Мюриэл: разбой в полном сознании собственной правоты.

Она помнит тот день, но это ей ничего не дает. Они с Кэролайн играли вырезанными из бумаги фигурками кинозвезд; внезапно появилась тетушка Мюриэл со словами: «Дети, надевайте пальто». Элизабет спросила, куда они идут. «К доктору», — ответила тетушка Мюриэл, и им это показалось похоже на правду.

Кэролайн у окна третьего этажа. Вон мама. Где? Внизу на тротуаре, лицо в свете уличного фонаря задрано вверх, небесно-голубое пальто, вокруг порхают мотыльки-поденки. Окно открывается, запах молодой листвы. Они хором зовут: Мама, мама! Шаги тетушки Мюриэл на ступеньках, по коридору. Что вы кричите? Это не ваша мать. А теперь закройте окно, а то все соседи услышат. Женщина поворачивается, идет прочь, печально опустив голову. Кэролайн кричит в закрытое окно, тетушка Мюриэл силой отрывает ее пальцы от подоконника, от задвижки.