Ян обхватил спинку стула, пристально заглядывая в глаза Миры.

— Хватит, — она отвернулась, — все нормально. Я дала ему свой номер, думаю, он позвонит в ближайшее время. Все идет по плану.

— Где твои вещи? — Ян провел рукой по влажным волосам.

Хотелось задать совсем другой вопрос. Узнать поскорее, что ей не понравилось. Но этот вопрос костью стал в желудке, разворотив его.

— Дмитрий Николаевич оказался достаточно страстным, — пожала плечами Мира и немного приоткрыла халат, демонстрируя синяки на груди.

— Сука, — он сжал зубы до скрипа, ощущая, как закипает, — вот же сука!

— Никаких пони и поцелуев в макушку. В этом ты прав, — она устало улыбнулась, и попыталась вернуть на место халат, но Ян перехватил ее руки.

— Больше не пойдешь к нему. Забудь все, что я говорил. Я лучше сдохну, чем еще раз дам ему это сделать.

Его рука поползла ниже, обхватывая мягкую грудь.

Черт, хотелось изорвать ее в клочья за то, что она согласилась это делать. Трахать ее еще жестче, еще грубее, чтоб перекрыть его синяки своими.

Наказать ее.

Наказать себя.

— Ну уж нет. Это моя вендетта. Моральная компенсация за то, что он сегодня со мной сделал. Моя месть будет еще более извращённой, чем его предпочтения в сексе. Пусть молится, чтобы я не подкинула ему крысиного яда. Ему бпподопод эта смерть.

— Тебе нужно сменить жилье. Ты должна привести его к себе домой. А еще лучше, познакомить с мамой. Это обезоруживает. Заставляет быть серьезнее и нести ответственность. Да и он в любом случае, в скором времени, захочет узнать, где ты живешь. Как и все остальное о тебе. Если конечно, у него серьезные планы, а не просто…

Ян не закончил предложение, потому что и сам хотел верить, что гребанный кусок дерьма, увлекся девчонкой.

— Мы обедали вместе. В халатах, — Мира улыбнулась, вспоминая, как на них смотрел персонал ресторана, но сказать ничего не мог, — мой топ пострадал, а новое платье еще не привезли. Я сказала, что хочу обедать в рестике, и он поддержал меня. Это было забавно. Он отложил одну важную встречу, что бы успеть доесть со мной десерт. Мне захотелось клубничного варенья, а его не было в меню. Ну знаешь, как в детстве. Мороженое и варенье. Не всякие там муссы и джемы. Митя сказал, что и слышать ничего не хочет, и через полчаса, мы уже уплетали консервированные ягоды, с мороженым.

— Как ты его назвала? — Ян прищурился, казалось, что он ослышался.

— Митя. Он попросил так называть.

— Митя. Прекрасно. Ты просто умница, — он нежно коснулся ее щеки.

— Почему не сто? — Мира метнула взгляд на розы.

Первый букет, который ей преподнёс Ян. Конфетно- букетного периода у них не было, сразу последовал постельный, и начинать его уже было слегка поздновато.

— Это все что было, — честно ответил он, упираясь лбом в ее живот.

Вот так, стоя на коленях. Беззащитный и откровенный.

Сорвал покрова, оголил чувства.

— Сколько их тут?

— Двадцать семь.

Двадцать семь роз. Ровно столько бы ножевых, Мира бы всадила Диме прямо в сердце. Ровно столько бы контрольных, произвела в голову Яна.

— Мне кажется, я постарела за эти две недели. Не выросла, не повзрослела, а именно постарела… Лет на двадцать. Стариков не слушают, кода они говорят, что чувствуют, как их скоро не станет. Вот и мне кажется, что я тоже самое чувствую. — Мира отрешенно погладила Яна по волосам, — мне кажется, я умру скоро. Мне бабушка сегодня опять снилась, — слезы брызнули из глаз. — Опять. Который день подряд. Я вижу как она лежит в гробу, в белом платье, испачканном, некрасивом, я касаюсь ее холодной руки, она открывает глаза, и смотрит на меня осуждающе. Как будто обижается за то, что я и на похоронах не была, и на могилу ее не пришла ни разу. А потом встаёт, и на кучку земли показывает. Вокруг кладбище необъятное, венки, памятники, надгробия, а она на кучку земли скрюченным пальцем тычет. Ни креста на ней ни таблички. Травой поросшая и корнями вздыбленная, я ближе подхожу, и проваливаюсь.

Мира закрыла лицо ладонями, задерживая воздух, выравнивая дыхание.

— Сны это чушь, малыш, — Ян встал и тяжело опустился на стул, усаживая ее к себе на колени, — сны чушь, обычаи чушь, традиции. Знаешь сколько в зоопарках, в клетках, при должном уходе, живут лисы?

Мира отрицательно закивала, все еще пытаясь побороть снова нахлынувший от кошмаров ужас.

— Двадцать пять лет. А в дикой природе? — снова спросил он, скорее и не ожидая ответа. — В дикой природе лис не доживает и до семи, так что, если верить статистике, я давно должен быть мёртв.

Но хер там. Хочешь расскажу тебе одну поучительную историю?

Мира кивнула, прижимаясь к нему лбом.

— Жил-был один такой Лис. Нет, не лис, лисенок скорее. Мелкий, хитрый, пакостный, и озлобленный. Времена тогда такие были: бездуховные нулевые, нельзя было по-другому, — Ян покачал головой, — или ты или тебя. Знаешь как лисы след умеют путать? Как досконально изучают всю территорию вокруг себя? Хода в чужих норах, лучше тех кто их вырыл помнят. И повадился один охотник лиса подкармливать. Высокий, молодой, не намного и старше звереныша, только взгляд тяжелее, темнее, словно не одну жизнь повидавший, и ружье за плечом висит, только охотник его не трогает. Вначале птиц носил, потом дичь приносить начал. Положит у норы, посидит немного и уходит. Сначала лис с опаской относился, понимал, что ну не бывает так, что просто так кто-то во времена, когда уже всех зайцев перебили, и волки голодные, не приносит их тушки. Не оставляет пропадать под солнцем, пока в животе бурчит, и кишки стягивает. Время шло, а он все так же ходил, и в один из дней, не выдержал лис, и вылез из норы. Трусливо схватил тушку и юркнул обратно, поджав хвост. Жрал так, что за ушами трещало, а после всю ночь тревожно прислушивался к сытому, впервые за столько времени желудку, опасаясь что сейчас сработает яд. Но ничего, кроме приятной тяжести, в ту ночь не последовало. Время шло, и лис уже не прятался. Вначале, ждал у норы, после и вовсе встречать к опушке бегал, а потом ещё и домой провожал. Лис не волк и не медведь, в нем столько силы нет и в схватке вряд ли долго противостоять сможет. Были у охотника, и медведи и волки только не умели они следы так искусно путать, и ступать так мягко не умели. И в норы чужие проникнуть бесшумно не могли. Мотались по всякой ерунде, двери сторожили, а как дело важное какое-то было, так охотник только к лису и обращался. Привык он к нему, можно сказать прикипел. Сам не заметил как в пса рыжего превратился. Шипел, спину выгибал, если вдруг угрожало что охотнику. Плевать на силы неравные, на кровь. Преданность. Тогда это слово имело значение. Но на любого хитреца, хитрее найдётся. Много врагов у охотника было. А лис пресытился, менее озлобленный и голодный стал. Схватили его и выволокли. Шерсть драли, усы жгли, когти рвали, ножами резали. Все узнать хотели, где же этот, с*ка, охотник притаился, где его лис спрятал. Молчал рыжий. Кровью захлебывался, выл по собачьи, ни шагу не сделал, пока еле живого не вышвырнули подыхать. Неделю потом следы путал, раны зализывал, чтоб не наследить где. Не подставить. Пришёл на восьмой день, спину охотника увидел, и хвостом по-собачьи завилял. А потом взгляд радостный перевел, а вдоль всего двора охотничьего золотые вольеры. И каких животных там нет только. А коврика его исчез, будто никогда и не было. Спросить хотел, как же так? Как понимать это? Да только животным с людьми не велено разговаривать, они могут иногда поговорить, а животным не велено. Это вот в ту минуту он как раз и понял. И шелохнуться шокированный не мог, когда охотник, тот кому верил больше всего на свете, поднял ружье и дуло глазом чёрным на лиса уставилось. Мягко пуля в бочину вошла. А он стоит не шевелится, поверить не может. Только в глаза черные, будто жизней несколько повидавшие смотрит, и взгляд его одно только спрашивает: за что?