Мятежи бедняков становились центром внимания знати, а также сочувствующих. Но богатые всегда могли противопоставить взбунтовавшейся черни серьезные военные силы, что и объясняло редкость восстаний бедняков и их неспособность захватить власть в свои руки. Как правило, богатые достигали успеха путем пролития крови или захвата предводителей мятежников. В результате бедные снова оказывались подавленными и униженными, так происходило и в античные, и в последующие времена. Очевидно, неимущие сохраняли память о мятежах, закончившихся тяжелым поражением, поэтому воздерживались от восстаний, во всяком случае до тех пор, пока их положение снова не становилось невыносимым.

Но бедняки могли и по-иному взглянуть на свое существование. Они искренне верили, что так уж устроена жизнь, что богатые должны властвовать, а их удел – подчиняться им. И эта вера помогала им смириться со своим зависимым положением в обществе. Чарльз Диккенс отразил такое сознание подчиненности в повести «Колокола»:

Я назвал бы это сознанием приятия существующего порядка вещей – подгонка ценностей бедняков под ценности элиты. Басня «Как коршун потерял голос» учит, что если ты пытаешься стать лучше того, чем ты есть, то рискуешь потерять все: «В прежние времена у коршуна был другой голос, более тонкий и пронзительный. Услышав звонкое ржанье лошади, он решил подражать ей. Но не смог обрести такой мощный голос, какой хотел, и даже утратил тот, что был у него раньше» (Бабрий. Басни, 73).

Все известные мне восстания бедняков преследовали две цели: аннулирование долгов и перераспределение земли. По существу, эти цели консервативные и выражали стремление восстановить справедливость в обществе, когда у каждого была своя земля и никто не попадал в зависимость к заимодавцам из-за долгов. В этом реформированном обществе по-прежнему сохранялась бы иерархия и власть распределения благ принадлежала бы господствующему классу – единственное отличие заключалось бы в том, что каждый имел бы право на справедливую часть общих ресурсов. Иными словами, недовольство направлялось не против власти как таковой, а против ее несправедливости. А это означало, что бедняки соглашались с эксплуатационной системой.

Но бедные тоже думали об обществе, где они занимали бы совсем другое место. Хотя у нас нет сведений, что в античном мире имелось нечто подобное идее ценности человека, которая родилась в XVIII в. и наиболее ярко выразилась в марксистском переустройстве общества и агрессивном выражении справедливых ожиданий и возможностей рабочих бедняков. Видимо, оказалось нетрудно представить мир, где богатые и бедные поменялись местами. У Лукиана бедный Микилл, призванный судьбой в царство мертвых, говорил: «Я же, как не имевший ничего такого, что бы привязывало меня к жизни, – ни земли, ни дома, ни золота, ни утвари, ни славы, ни каменных изваяний, оказался наготове, и, лишь только Атропос подала мне знак, с удовольствием отбросил сапожный нож и подошву, – в руках у меня был тогда какой-то сапог, – вскочил и, даже не обувшись и не смыв ваксы, последовал за Мойрой, вернее, даже вел ее, смотря вперед: ведь ничто оставляемое мною не привлекало к себе, и, клянусь Зевсом, у вас я все нахожу прекрасным; а самым приятным мне, конечно, кажется то, что здесь для всех один почет и никто не отличается от своего соседа. Думается мне, здесь и долгов с должников не спрашивают, и податей не платят, а самое главное – не коченеют от холода, не болеют и не получают затрещин от более сильных. Здесь полнейший мир и все идет наоборот: мы, бедняки, смеемся, а богачи огорчаются и рыдают» (Путешествие в подземное царство, 15).

И все-таки бедняки больше стремились не к мести, а к справедливости. Они считали, что, если все, особенно богатые, будут соблюдать правила, тогда им можно будет спокойно жить, совершать обряды и платить долги. В басне «Лев, справедливо царствующий» показаны надежды неимущих на счастливое общество:

(Бабрий. Басни, 102)

Во множестве басен дается совет не грабить бедных, например:

(Бабрий. Человек и конь)

Но поскольку бедняки практически не имели выхода из создававшегося положения, все это выразилось в принятии ими преобладающей точки зрения на мир как на правильный и справедливый; человек гораздо легче усваивал такой взгляд, чем мы можем предполагать сегодня. Так что неимущие довольно редко устраивали беспорядки местного значения, не захватывавшие всей империи, так как они требовали не свержения существовавшего порядка, а его реформирования. Но последнее так и не происходило, чего ранее и опасались бедняки.

Если мы представим себе справедливость как способ дать каждому то, что должно, мы поймем их взгляды, т. е. власть оставалась в руках богатых, то они должны были дать бедным то, что причиталось им по праву. Главным для них оставалось лишь одно – отсутствие жестокой эксплуатации, которая угнетала их и социально, и экономически. Аполлоний Тианский дал совет императору Веспасиану: «[Ты] лучше используешь свое богатство, чем какой-либо правитель до тебя, если предложишь помощь бедным, тем самым обеспечишь безопасность собственности богатых» (Филострат. Жизнеописание Аполлония, 5.36).

В баснях часто встречаются советы быть справедливым, например: «Стриги меня, но шкуры не сдирай»: «У одной вдовы была овца. Желая состричь с нее как можно больше шерсти, вдова стригла ее так неуклюже и грубо, что то и дело задевала ее шкуру. Страдающая от боли овца проблеяла ей: „Не мучай меня. От моей крови шерсть не будет весить больше. Хозяйка, если тебе нужна моя плоть, есть мясник, который быстро убьет меня. Если тебе нужна шерсть, а не мясо, есть стригаль, который острижет, не причиняя мне боли“» (Бабрий. Басни, 51).

О том же чувстве говорилось и в других баснях: «Близко к Закону, но далеко от справедливости» (человеческая справедливость часто не касается бедных); «Рыцарь и его лошадь» (призыв отказаться от деспотичной эксплуатации); «Двойной стандарт справедливости» и «Жернова Господни вращаются медленно» (будь справедлив к своим собратьям, если хочешь, чтобы боги были справедливы к тебе). Пословицы весьма скептично отражали отношение к судебной системе, подчеркивая необходимость справедливости. Бедняка, например, сравнивали с ласточкой, которая находится рядом с судом, но не может найти у него защиты: «Ласточка, певчая птица, что селится рядом с людьми, весной устроила себе гнездо под крышей здания суда, где старые люди вершили закон. Здесь она вывела семь птенчиков, крылья которых еще не покрылись сизыми перышками. Из норы выползла змея и съела их всех до одного. Несчастная мать жаловалась на их преждевременную смерть. „Увы, – сказала она, – какая я несчастная! Здесь вершится суд, но я должна улететь с этого места – ласточка, с которой так несправедливо обошлись“» (Бабрий. Басни, 118).