слово обвиняемого вошло в золотой фонд местного красноречия: «Ну что, ребята, я буду краток. Дикий Билл убил моего брата, а я убил его. Дикий Билл угрожал убить меня, если я встану у него на пути. Я не жалею, что я сделал это. Я бы сделал это ещё раз». Присяжным не потребовалось много времени, чтобы вынести вердикт «невиновен».

Можно не сомневаться, что в основу их решения легло то, что каждый из них ставил себя на место обвиняемого и внутренне, наедине с самим собой, признавался, что поступил бы точно так же. Примеров тому – хоть отбавляй. Всего через две недели после смерти Хикока в одном из дедвудских салунов произошла история, также ставшая предметом рассмотрения коллегии присяжных. Некий Гарри Янг имел неосторожность вызвать неприязнь Самуэля Хартмана, человека решительного и слов на ветер не бросающего. Слова как раз были произнесены, и из них недвусмысленно вытекало, что отныне каждый очередной прожитый день Янг может считать своей большой личной удачей. Тот отнёсся к предупреждению со всей серьёзностью, и, когда в плохо освещённое и задымленное помещение салуна вошел некто в куртке Хартмана, не стал колебаться. Убитым, однако же, оказался Майер Баум: Дедвуд в этом смысле мало чем отличался от студенческого общежития более позднего времени, и позаимствовать у приятеля модную шмотку, собираясь «в люди», было делом обыкновенным. Так вот: и в данном случае присяжные довольно быстро постановили «Невиновен», ведь сама мысль о том, что Янг должен был бы сначала удостовериться, что перед ним весь Хартман, а не только его куртка, казалась им верхом абсурда.

Виды Фемиды

Однако у Фемиды были на Маккола свои виды (извините за рифму). Суд происходил на индейской территории, поэтому по понятиям высокомерных янки «с Большой Земли» был нелегитимен. Убийцу изловили (а он и не прятался, поскольку поймал за хвост удачу и рассказывал по барам за выпивку, как он уложил лучшего стрелка всех времён и народов) и доставили в столицу территории Дакота, город Янктон. Тамошние присяжные без труда дали себя убедить искушённым янктонским юристам-крючкотворам, что слова Маккола «Вот тебе!» со всей очевидностью свидетельствуют о предумышленном характере убийства. Прокурор заливался соловьём и выстроил психологически безупречную версию, что истинной причиной случившегося было оскорблённое мужское достоинство Маккола: когда накануне происшествия он в пух и прах проигрался, Дикий Билл якобы дал ему доллар со словами: «Держи, чтобы было на что завтра поесть» – чего тонкая натура нашего героя перенести не смогла. Присяжные постановили: «Виновен!» Судья Верховного суда территории Дакота Гренвилл Беннет приговорил обвиняемого к повешению, что и было учинено спустя три месяца с соблюдением всех приличествующих процедур.

Территория в составе США – переходная форма управления землями под контролем правительства Соединённых Штатов перед получением прав штата. Территория Дакота представляла собой самую северную часть земель, приобретённых США в результате Луизианской покупки и просуществовала с 2 марта 1861 г. по 2 ноября 1889 г.

Разумеется, в этой истории можно усмотреть много всякого разного, в том числе и поучительного. Однако вряд ли если смысл копать слишком глубоко: перед нами настоящий вестерн, чистый и беспримесный, где Добро и Зло таковы, ибо с самого начала назначены ими быть; где нравы простодушны, а правосудие несколько прямолинейно. Но окружающих оно устраивает, а значит, выполняет свою базовую функцию – поддерживать в окружающих веру в Справедливость.

Большего от него и не требуется.

18. Спорная экспертиза

Суд над нотариусом Николаем Назаровым, обвинённым в изнасиловании и доведении до самоубийства, Российская империя, 1886 г.

Деятелей первых десятилетий судебной ре-формы – и судей, и прокуроров, и адвокатов – волновала не только организационная и законодательная, но и нравственная сторона правосудия. В этом с ними была согласна передовая часть общества, и газеты и журналы не раз брались бурно обсуждать, насколько в том или ином судебном процессе соблюдены моральные нормы.

«Груба жизнь!»

Дело московского нотариуса Назарова в своё время произвело немало шума. Молодая девушка, недавняя выпускница Смольного института благородных девиц Елизавета Черемнова бредила сценой. 1880‑е гг. в истории русского драматического театра – в известном смысле переломные: на него постепенно переставали смотреть как на обычное развлекательное зрелище, но до отношения к театру как к «храму искусства» было ещё довольно далеко. Актёр воспринимался «приличной публикой» уже не как шут гороховый, но по-прежнему как обслуживающий персонал. Отсюда и отношение: на молодую женщину-актрису смотрели как на куртизанку. Вспомним горькие слова Нины Заречной из последнего акта «Чайки»: «Завтра рано утром ехать в Елец в третьем классе… с мужиками, а в Ельце образованные купцы будут приставать с любезностями. Груба жизнь!» Елизавета Черемнова о «грубости жизни» ещё не подозревала, как не знала о ней до поступления на профессиональную сцену чеховская героиня.

Дебютом Елизаветы стала роль Ольги Павловны в пьесе Сологуба «Сотрудники». Пьеса, написанная в 1851 г. в подражание Островскому и иронически изображавшая спор «западников» и «славянофилов», очень подходила для камерного исполнения, её часто ставили любительские и полупрофессиональные труппы. Роль 17‑летней девушки, недавней выпускницы пансиона, кокетливой, любящей театр и мечтающей о «взрослой» жизни, была как будто списана со «смолянки» Черемновой; судя по всему, она имела успех.

После того как отзвучали аплодисменты, начинающей актрисе представился московский нотариус Николай Назаров. Напирая на традицию «взрослых» театров отмечать премьеру кутежом, он пригласил Черемнову в ресторан «Эрмитаж», пообещав присутствие на ужине «узкого круга друзей». Однако никто на самом деле приглашён не был, ужин накрыли в отдельном номере, который был заранее обработан наркотическим веществом. Иными словами, Назаров действовал как циничный и опытный соблазнитель. План его вполне удался и сошёл бы ему с рук, если бы он не возжелал «продолжения банкета». На следующий день Черемнова, понимавшая, сколь двусмысленной выглядит ситуация и уже решившая не поднимать шум, получила анонимное (мерзавец был осторожен) письмо, в котором автор настаивал на продолжении «отношений» под угрозой огласки. Черемнова обратилась к властям с заявлением об изнасиловании.

Ресторан «Эрмитаж» располагался на углу Трубной площади; сегодня это здание занимает театр «Школа современной пьесы». Некоторое время шеф-поваром в нём служил легендарный Люсьен Оливье, именно здесь «изобретший» салат (радикально, впрочем, отличавшийся от нынешнего рецепта). При ресторане имелась гостиница с «нумерами», нередко использовавшимися для «свиданий» после застолья.

Назаров свою угрозу исполнил, хотя и далеко не сразу: через подставное лицо он опубликовал в только что начавшей выходить газете «Московский листок» (позже в ней будут публиковаться Плевако, Дорошевич, Чехов, Гиляровский)