— Все живы и, можно сказать, отделались испугом, — успокоила подчиненная душа. — Мы держим курс на Сумеречную Жемчужину.

— Эртан? — Должно быть, пережитое сильно сказалось на моей психике, поскольку никакого внутреннего сопротивления, произнося это имя, я больше не испытывала. — Но ведь… он знает, где мы сейчас находимся? Флинт сказал, что адмирал что-то сделал с твоей привязкой и теперь может отслеживать мое местоположение, даже несмотря на наброшенную на «Черный призрак» тень…

Обладай потерянные души способностью получать физические увечья, зубы Дымка стерлись бы в порошок. Воздух вокруг него завибрировал, а он сам заметно побелел, всем своим видом выражая крайнюю степень раздражения и недовольства.

— Глубинный приспешник Нагхара осмелился вмешаться, — процедил Дымок, подразумевая теневого охотника. — Отныне отследить местоположение «Черного призрака» снова невозможно.

Я даже не понимала, огорчило меня такое известие или же нет. Просто была слишком вымотана, чтобы всерьез об этом задумываться.

Неожиданно дверь каюты открылась, и внутрь вошел кок собственной персоной. Зрелище было умопомрачительное: угрюмый гнолл, нагруженный подносом, на котором стояли не только тарелки с едой, но и хрустальная ваза с синим цветком…

— Ваш обед, — пробубнил он, плюхнув поднос на стоящий рядом с кроватью столик. — Приятного аппетита.

«Приятного аппетита» прозвучало так, словно мне пожелали отравиться. Впрочем, к тяжелому характеру гнолла мне было не привыкать, так что я не обратила на то никакого внимания. А вот есть не хотела совершенно — один только запах рыбной похлебки вызывал тошноту.

— Капитан сказал, нужно поесть, — монотонно произнес хмурый кок. — И просил передать, что если «синеглазка» будет отказываться, то он придет и накормит ее лично. Из ложечки.

Зная Флинта, в осуществлении его угрозы я не сомневалась, поэтому зачатки аппетита во мне проснулись практически моментально. Я даже нашла в себе силы присесть и, переставив поднос к себе на колени, отправить в рот пару ложек похлебки. Объективно еда была вкусной, но запах по-прежнему вызывал отвращение, так что пришлось играть в актрису и изображать хотя бы видимость того самого аппетита.

Исполнив поручение капитана, кок поплелся к выходу и покинул каюту, смачно хлопнув дверью. Как только его шаркающие шаги затихли, поднос перекочевал обратно на столик, и я обессиленно упала на подушки.

— Вам и вправду стоило бы поесть, — заметил Дымок.

— Не могу, — страдальчески протянула я, борясь с накатившим головокружением. — Ничего не могу… и не хочу.

Даже не отпускающее беспокойство о сослуживцах было каким-то ленивым, поблекшим всего за несколько минут. Я чувствовала опустошение, как физическое, так и моральное, а еще — невыносимую усталость, спасения от которой не имелось ни наяву, ни во сне. Нужно было о многом подумать, многое осмыслить, но сил на то не осталось никаких.

— Или вы будете есть самостоятельно, или я выполню обещание Кайера Флинта за него, — флегматично произнес Дымок, вдруг оказавшийся у изголовья кровати. — Выбор за вами.

Я промолчала, бесцельно гипнотизируя взглядом потолок. Данный экземпляр потерянной души, конечно, обладал недюжинной силой, но все же оставался нематериальным. А способность физически воздействовать на реальный мир имелась только у редких душ, привязанных к конкретному месту: например, у Гвианы или Овара — дворецкого адмирала Рея. Дымок же, при всех своих особенностях, находился в личном подчинении, поэтому волноваться было не о чем.

— Чем больше существую в энергетически завуалированной форме, тем более становлюсь чуждым чувств, однако это не мешает мне сожалеть о невозможности прикоснуться к чему-то реально существующему, — в обычно бесстрастном голосе Дымка проскользнул оттенок сожаления. — Печально.

Оторвавшись от созерцания потолка, я рассеянно посмотрела на собеседника:

— Не обижайся, но в настоящий момент твоя «невозможность» мне на руку.

— Я не способен обижаться, ведь обида требует умения проявлять чувства, которое мне не подвластно. Тем не менее должен признать, после привязки к вам, леди Фрида, я ощущаю себя все более… живым, как бы странно это ни звучало.

Я вздохнула. В другое время непременно оценила бы красноречие и философский настрой Дымка, но сейчас была просто не в состоянии поддержать разговор.

— Хотите я вам почитаю? — прозвучало следом неожиданное предложение.

Подумав, что это сможет меня хоть как-то отвлечь и вернуть к жизни, я с благодарностью согласилась. Времени задуматься о том, где Дымок возьмет книгу и как станет переворачивать страницы, у меня не было, поскольку он приступил к делу незамедлительно. А именно — с предельной серьезностью спросил, какую литературу я предпочитаю, и, когда мы сошлись на художественной, предложил варианты, среди которых присутствовал мой любимый «Старый маяк». Его я, разумеется, и выбрала.

При всей своей нынешней пассивности я все же удивилась, когда Вайра Оттера Дымок стал читать наизусть.

— Прости, — перебила я потерянную душу. — А много книг ты знаешь на память?

— Около двухсот пятидесяти, — невозмутимо отозвался он. — Не забывайте, у меня в запасе целая беспросветная вечность. А теперь, если не возражаете, я продолжу.

В устах Дымка текст, который я тоже знала почти дословно наизусть, приобретал совершенно новое звучание. Они — и потерянная душа, и книга — открывались для меня с другой стороны, заряжая тонким и очень лиричным настроением. В том, как Дымок читал описание штормового моря, чернильного неба и крошечного огонька старого маяка, существовал налет щемящей грусти, даже печали по чему-то безвозвратно ушедшему…

По тому, что зовется жизнью.

Проникновенные строки ложились на сердце, заставляли его оттаивать, и я вдруг заметила, что тихо плачу. Слезы скатывались по щекам, оставляли соленый привкус на губах и впитывались в подушку. Рожденные умело сложенными словами, они находили продолжение в уйме наболевших проблем, и я плакала уже не только из-за текста, но и потому, что того требовали долгое время сдерживаемые эмоции. Зато когда слезы — горькие, тяжелые — вышли наружу, стало намного легче.

— Я вас чем-то расстроил? — закончив читать четвертую главу, спросил Дымок.

— Нет, — ответила я теперь уже с улыбкой, утерев остатки слез. — Все хорошо.

Осторожно присев, обнаружила, что головокружение полностью прошло, да и в целом самочувствие значительно улучшилось. Аппетит пробудился по-настоящему, и вид остывшей похлебки вызывал не тошноту, а исключительно желание ее попробовать. Я как раз хотела попросить Дымка прервать чтение и сделать паузу на еду, когда заметила, что дверь каюты приоткрыта и на пороге, прислонившись плечом к косяку, стоит Флинт.

Я даже примерно не представляла, как давно он здесь находится и молча за нами наблюдает. Пришел бесшумно, точно тень Шатха, и никак не дал о себе знать.