Он вышел в гостиную. Перфильев уже поднялся, залез в душевую, возился там и что-то напевал впол-голоса – видимо, и у него настроение было отличным. Каргин помахал руками для разминки, поприседал, сделал мостик, потом включил телевизор и сел в позу лотоса.

Передавали последние известия, на три четверти посвященные деяниям туран-баши. Выглядел он импозантно – благообразный пожилой мужчина со смуглым, еще не обрюзгшим лицом, снежной сединой и мудрым отеческим взглядом. Его демонстрировали во всех ракурсах и позах, в самых различных обстоятельствах: речь президента в Курултае, президент на заседании в Диван-ханэ, президент открывает выставку художественной конской упряжи и сбруи, президент с народом, президент среди доблестных туранских воинов, президент с послами зарубежных держав. В заключение – президент на фестивале, где некая черноволосая девица, сверкая огненными взорами, читала посвященные ему стихи. Стихи были на русском – вероятно, для местных поэтов не являлось тайной, что с родным языком у президента проблемы.

О великий туран-баши, Отец Народа!

О тебе говорят во всех странах и землях,

Мудрость твоя восторгает людей,

И славят тебя за горами и за океанами,

И даже на звездах преклоняются перед тобой!

– Со звездами ты, подруга, слегка перехватила, – пробормотал Каргин и уже собрался выключить телевизор, как на экране появилась его собственная физиономия, потом – переполненный конференц-зал интеротеля «Тулпар», свалка около резиновой емкости, фонтанирующей купюрами, сумочка мадам Ибрагимказиевой, с грозным посвистом разрезающая воздух, и Бак Флетчер, воздевший руки к потолку. Следом пошли сцены на банкете: обильный, даже роскошный стол, крупным планом – армянский коньяк и бутылки французского шампанского, Рогов с рюмкой – поднимает тост, бурные аплодисменты присутствующих, и, в завершение, опять Бак Флетчер, с огромным синяком на скуле и разбитой в кровь губой.

– Хрм!.. – раздалось за спиной Каргина. Он обернулся – Влад Перфильев, потирая ссадину на кулаке, благодушно взирал на экран. В его глазах светилось удовлетворение – такое, какое приносит человеку чувство выполненного долга.

– Что-то у меня аппетит разыгрался, – сказал он, облачаясь в джинсы. – Двигаем завтракать?

– Через пять минут, – ответил Каргин. – Я тоже хочу ополоснуться.

За столом, где собрались все, кроме дежурившего у их апартаментов Славы, он проинформировал о предстоящем визите к светлому эмиру и распорядился, чтобы Флинт, Рогов, Перфильев и Сергеев были после завтрака в офисе. Дождь к тому времени немного утих, но тучи по-прежнему плыли над городом, то погромыхивая, то озаряясь блеском молний. Дверь в лоджию оставили открытой, и в комнате пахло свежим грозовым воздухом.

– Завтра я его найду, – сказал Сергеев. – Сегодня не обещаю, но завтра найду непременно. Преподнесу на блюдечке с голубой каемочкой.

– Трудное дело? – осведомился Каргин.

– Не слишком. В лучшие времена в Армуте и окрестностях миллион проживал, ну а теперь, когда сбежали инородцы, осталось много меньше. Русских тысяч двенадцать-пятнадцать, и большинство на виду.

– Может, этот тип не русский, а хохол, – возразил Перфильев. – Или еврей либо этнический немец.

– Не имеет значения. Для местной полиции все они русские, так как родной язык выше этнической принадлежности. Предмет наших поисков – русский и, судя по описанию Фазли Юмашева, человек интеллигентный – очевидно, инженер, раз знаком с Барышниковым. Я бы предположил, что он из тех сотрудников КБ, которые исчезли из Челябинска, а это значит, что он, вероятнее всего, завербовался и трудится теперь на «Мартыныче». К этому мы имеем словесный портрет и нескольких остро нуждающихся феррашей… Семьи у них многодетные, средства нужны детишкам на молочишко, а в главном ферраш-управлении есть какая-никакая, а картотека. Мне обещали, что сегодня до нее доберутся, выдоят и извлекут всех подходящих фигурантов.

Похоже, Сергеев времени зря не теряет, решил Каргин, с удовольствием втягивая свежий прохладный воздух. Потом поинтересовался:

– Гальперин знаком с людьми, пропавшими из Челябинска? Вы спрашивали его?

– Разумеется, шеф. Всех ренегатов он не знает, но самых выдающихся не позабыл. Их четверо: Кузин и Петренко, оба – конструкторы, специалист по автоматике Ростоцкий, последний – Шаров, технолог-прочнист. Думаю, один из них и есть та личность, с которой встречались Барышников и Прохоров. – Бывший подполковник моргнул, уставился серыми острыми глазками в Каргина и напомнил: – Кстати, Алексей Николаевич… вы собирались лично заняться той барменшшей из «Достыка»…

– Провел первую рекогносцировку, – отрапортовал Каргин. – Сегодня, после рандеву со светлым эмиром Чингизом Мамедовичем, намечена разведка боем.

– Ты там не очень-то разведывай, мы все-таки мужики женатые, – буркнул Перфильев. – Генку бы послать… Натуральный штатник, холостой, и цвет экзотический… Да вот по-русски плохо балакает.

– Справлюсь, – успокоил приятеля Каргин и начал давать вводную: Перфильеву – сидеть в офисе, координировать движение боечастей; Рогову – обставить пошикарнее визит к министру ВОПиОБ; Флинту с переводчиком – звонить в газеты и журналы, съездить, если возникнет надобность, и подогреть интерес к минувшей конференции. Щедро подогреть, дабы в статьях отметили величие и силу ХАК, а также ее загадочную цель в Туране. Словом, чем больше шумихи и домыслов, тем лучше.

– Насчет визита, – сказал Рогов. – Ехать тут двести метров, однако для имиджа нужен эскорт. Мотоциклистов найму из феррашей, шестерых, чтоб трое спереди, трое сзади. Хватит столько?

– Дюжину наймите, – приказал Каргин. – Теперь о наших секьюрити: Слава – на дежурстве, Диму и Рудика я возьму с собой, а Балабин пусть охраняет Сергеева. Мало ли что… Кто предупрежден, тот вооружен.

– Гальперину что делать? – спросил Влад, вступая в обязанности координатора.

– Со мной поедет. Будет изображать моего секретаря, подарок эмиру-сардару потащит. Тот турецкий ятаган, что в сейфе. – Бросив взгляд на сейф, Каргин вспомнил, что денег в нем осталось немного, и осведомился: – Аренда в Первом президентском на кого оформлена?

– На две персоны, на меня и мистера Сергеева, – отозвался Генри Флинт. – С одновременным доступом.

– Тогда прежде всего съездим в банк, в хранилище. Тысяч семьсот-восемьсот возьмем, хватит на первое время.

– Большие деньги, и ты вчера про них всей местной общественности звякнул, – заметил Перфильев. – Ребята пусть с вами поедут и «калаши» положат под сидения.

– Само собой, – кивнул Каргин. – Ну, расходимся, и за дело!

* * *

Первый президентский располагался на Багдадской улице, некогда имени Чапаева, и занимал здание бывшего республиканского Внешторгбанка. В былые годы сюда ходила элитная публика, партхозактив, гостивший в заграницах, и также личности попроще, нефтяники, геологи, строители, которым выпала удача потрудиться в братских африканских и азиатских странах. Каждый, сообразно заслугам, получал валютный сертификат с полосой того или иного цвета и мчался отовариваться в «Березку», прямо напротив банка, где висели импортные шубы, стояли пылесосы, плейеры и видаки, сверкали белой эмалью стиральные машины «Бош» и «Сименс» и прочая финско-шведско-немецкая техника. Теперь на месте «Березки» был магазин собачье-кошачьих кормов, но с банком, если не считать хозяев и вывески, таких радикальных перемен не наблюдалось. Стены по-прежнему были прочны, решетки надежны, дубовая мебель массивна, а стражи – бдительны.