Еве стало дурно. Она так погрузилась в свои мысли, что не слышала, как вошел Славка.

- Привет!

Она взвилась, с криком вскочила на ноги.

- Как ты меня напугал, Смирнов! Ф-фу-у-у… ну и денек сегодня.

- Уже не денек, а ночка, - улыбнулся он.

Ева чуть не заплакала от жалости к себе. Сидела, ждала его к ужину, а он явился за полночь, да еще и посмеивается.

- Где ты шляешься по ночам? - обессиленно падая обратно на диван, спросила она. - Сколько раз я просила тебя не подкрадываться?! У меня мог быть разрыв сердца!

- Я думал, ты спишь, боялся разбудить…

- Сплю? Со светом?!

- Дорогая, это твоя любимая привычка - уснуть с книгой в руках. Разве нет? Кушать хочешь?

Смирнов пошел на кухню, Ева, вздыхая, поплелась за ним.

- Я ездила в общежитие, где живет Глеб, - сказала она. - Его там нет.

- Так я и думал, - кивнул Славка.

Он достал из холодильника пиво, салат и котлеты.

- Подогреть? - спросила Ева.

- Буду есть холодными, - решительно заявил он. - Я так люблю.

- У тебя есть новости о Рогожине?

Смирнов жевал. Она поставила чайник, насыпала в чашку кофе.

- Патологоанатом сомневается по поводу смерти художника, - сказал сыщик. - Говорит, вроде никаких следов насилия на теле нет, только борозда от веревки на шее подозрительная, двойная.

- Как это «двойная»?

- Вот и я не понял. Оказывается, такое бывает - веревка сначала затягивается, потом под тяжестью тела сдвигается чуть вверх. Редко, но случается. Описано в практике судебной медицины. Это и вызвало подозрения эксперта. Подобное еще возможно, когда кто-то задушил человека, а потом повесил его, и тогда эта вторая борозда может не совпасть со следом удушения.

- Значит, Рогожина убили?

У Евы пропал аппетит. Ей расхотелось кофе, и тарелку с печеньем она отодвинула подальше.

- Чайник кипит, - сказал Славка, делая себе третий бутерброд с котлетой.

- Как ты можешь есть, рассказывая такие гадости?

- Это не гадости, - возразил он. - Это моя работа. Тебе что, неинтересно? Получается, Рогожина либо убили, либо… он сам повесился. Вот так! Милиции больше подойдет второй вариант. Зачем им лишние хлопоты? Дело тухлое, очередной «глухарь». Кстати, перед смертью художник изрядно выпил, а на бутылке, которая валялась недалеко от тела, обнаружены отпечатки его пальчиков.

- А на ноже?

- Что «на ноже»? Ножом никого не убивали, - сказал Всеслав, наливая себе большую чашку кофе. - А разрезание говяжьей печени не влечет за собой уголовной ответственности. Да и отпечатков на ноже нет, я говорил.

- Но разве это не странно? - удивилась Ева. - Собираясь повеситься, Рогожин пьет водку, потом надевает перчатки, берет нож, режет печенку… вешается… а перчатки исчезают?

- Не заслуживающая внимания деталь. Мог обернуть ручку чем-нибудь - там полно разных тряпок на полу разбросано.

- Но зачем ему это делать?

- По всему выходит, Рогожин был не в себе, много выпил, да и с мозгами у него не все в порядке… Его поступки не могут быть логичны. Само наличие рядом с телом «жертвенной печени» говорит о странностях характера художника. Ночью была гроза, которая тоже могла повлиять на его психику. Представь, что он прочитал по узору молнии свой приговор. Дескать, пора в петлю, дорогой Савва! И все… Он умер примерно между одиннадцатью и двенадцатью ночи. Уже гремело, сверкало, шел дождь - это я проверил. А подошвы его сапог чистые, сухие. Значит, он был в доме. И следов грязи на полу нет…

- Убийца тоже мог зайти еще до ливня.

- Правильно. В этом случае ему повезло - гроза смыла все следы.

- И в доме тоже? - спросила Ева.

Смирнов вздохнул, подумал и, взяв себе еще котлету, принялся жевать.

- В доме такой бедлам… настоящий мусорник - на полу чего только нет, и пылищи полно. Сам Рогожин все истоптал. В общем… четких отпечатков следов не обнаружено. Кто-то топтался: один, может, два человека… Я, кстати, тоже по дому прошелся. Возможно, вечером кто-то заходил к Савве, еще до грозы - запоздалый гость. Выпили и разошлись. Но разве он теперь признается? Побоится попасть под подозрение. Нынче все умные стали, телик смотрят… сериалы разные про уголовный розыск.

- А как Рогожин попал домой? На чем приехал?

- Последний автобус приходит в Ключи в семь тридцать… В тот день, в среду, Рогожина в нем не было, я спрашивал. Деревенька маленькая, все друг друга знают. Если бы увидели, запомнили бы. Мог на телеге подвезти кто-нибудь. Можно было и пешком из Лозы дойти. Многие так делают. При любом раскладе художник появился в доме после восьми. Потому что, когда пастух гнал в деревню стадо, Рогожина в доме еще не было.

- И что это нам дает? - спросила Ева.

- Ничего…

- Ты уверен, что в тот вечер кто-то пил водку вместе с художником?

- Не уверен, - ответил Всеслав. - Мог пить… Мог ходить… Мог подвезти Рогожина… Мог убить… Все это только предположения. В этом деле я ни в чем не уверен!

- А посуда… ну, стаканы грязные остались?

- Там полно грязной посуды. Кстати, водку можно и из горлышка выпить. По очереди.

- Шутишь?

- Мне не до шуток, Ева. Все так дьявольски запуталось… Я уже не говорю о краже. Как к ней подступиться?

- Мой поручитель интересуется картиной «Нимфа», - сказал Геннадий, уставившись на Чернова холодным немигающим взглядом. - Когда он сможет ее приобрести? Ваша рекламная кампания закончилась? Я имею в виду, не пора ли объявить о чудесном возвращении «Нимфы» и представить ее наконец изнемогающей от любопытства публике?

- Дайте нам еще пару дней! - взмолился Анисим Витальевич. - Интерес не успел достигнуть пика.

Геннадий зло сверкнул глазами, но сдержался.

- Ладно, - поджав губы, согласился он. - Самоубийство Саввы Никитича чрезвычайно расстроило его покровителя. Никто не ожидал подобного. Думаю, мне удастся уговорить его дать вам еще два дня. Кстати, возьмите на себя заботы о похоронах художника. Дополнительная сумма будет вам для этого выделена.

Геннадий сухо кивнул и, неестественно выпрямившись, вышел из кабинета хозяина «Галереи».

Чернов и Шумский переглянулись.

- Как твой Минаев? Когда он закончит «Нимфу»? Я говорил, что разразится скандал! - прошептал Шумский, наклоняясь к Анисиму Витальевичу.

Они одновременно взглянули на дверь. Не подслушивает ли Геннадий? Такой тип на все способен.

- Написать копию оказалось сложнее, чем я думал, - покачал головой господин Чернов. - Даже великий мастер Орест Минаев едва не опустил руки. Хорошо, что Савва мертв… Прости меня, господи! Грех так говорить! Орест не привык писать с фотографии, обычно он делает копии с оригиналов… поэтому у него возникли затруднения.