Галерея на Винзаводе была сдана под чужую выставку «холодного интеллектуального дерьма», как говорила Катя. Сдана вплоть до Нового года. Вот и прекрасно, решила Этери. Она пока подготовит задуманную выставку мастера прекрасного женского/детского тела, но арендаторов надо предупредить уже сейчас, чтобы впредь на помещение не рассчитывали. Тем временем и синяк сойдет.

Потом Этери позвонила Нине Нестеровой, предложила ей персональную выставку.

– Шутишь? – растерялась Нина.

– Я на работе не шучу.

– Думаешь, на это кто-то пойдет?

– На твои дефиле ходят? А на выставку, думаешь, не пойдут? Предоставь это мне, я сделаю так, что пойдут.

– Но…зачем тебе это нужно?

– Нина, – с преувеличенным терпением заговорила Этери после небольшой паузы, – раз я прошу, значит, мне нужно. Мне надо войти в рабочий ритм. На первых порах мне нужно что-нибудь простое и легкое, без наворотов и всяких там «пердю-моноклей»[12]. На твою выставку пойдут, гарантирую. В галерее на Арбате. А ты еще и деньги получишь.

– Да не надо денег, я тебе свои рисунки и так отдам…

– Надо, – неумолимо отрезала Этери. – Будешь со мной по бизнесу спорить?

– Не буду, – покорно согласилась Нина. – Что требуется от меня?

– Отбери рисунки. Сотни две.

– Сотни две? Ты шутишь. Ой, прости, это я уже говорила.

– А что тебя так удивляет?

– Мне никогда раньше не предлагали…

– Ну… все когда-то бывает в первый раз, – желчно заметила Этери. – Извини, у меня стервозное настроение.

– Понимаю. Имеешь право.

– Нет, я не имею права срывать злость на тебе. Короче, отбери сотни две, я посмотрю, выберу те, что на выставку. Договор привезу, мы его подпишем. Дальше – моя забота.

– Хорошо, я отберу.

– Не спеши. Рисунки надо смотреть обоими глазами, а мне только двадцать шестого повязку снимут. Пока привыкну… Потом Новый год…

– Как ты вообще? – участливо спросила Нина.

– Ничего, помаленьку выползаю из беспросветки.

– Отлично! Дай мне знать, когда сможешь, мы этот отбор у меня дома устроим.

– Забили стрелку, – согласилась Этери. – Наметь те, что не жалко продать.

Любитель прекрасного женского/детского тела жил в Испании. Этери написала ему на сайт, дала ссылку, и он откликнулся. Обрадовался страшно, легко согласился на слайд-шоу, но пообещал, что на открытие приедет сам. Что ж, отлично, подумала Этери.

Наступил четверг, надо ехать к Софье Михайловне. Все еще в повязке. Все еще с шофером.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Софья Михайловна, когда Этери пришла к ней в приемную в Кривоарбатском переулке.

– Глаз безумно раздражает, а так ничего, понемногу возвращаюсь к жизни. Меня дети беспокоят.

Этери рассказала, как ее дети дерутся и тоскуют по отцу.

– Это нормальная реакция, – утешила ее Софья Михайловна. – Хорошо, что вы отдали их учиться борьбе. Скоро они начнут забывать. Вам бы этого хотелось?

– Чтобы они забыли отца? Не знаю. Но он-то о них забыл!

– Он вам с тех пор так ни разу и не позвонил? – спросила Софья Михайловна.

– Ему не до того, у него медовый месяц.

Этери страшно злилась, что приходится все время заступаться за Левана, как-то оправдывать его, но это выходило само собой.

– Телефоны всюду работают, – заметила Софья Михайловна.

– Я думаю, золотуське не понравится, если он будет уделять внимание не ей, а детям.

– А я думаю, он мог бы решить этот вопрос, если бы захотел, – возразила Софья Михайловна. – Дать ей понять, что дети – это дети… Извините, вам неприятно это слушать…

– Наоборот, я сама думаю точно так же. И мне надоело изобретать для него оправдания, – призналась Этери. – И думать, что я была замужем за таким… – Она замолчала, удерживая на языке бранное слово.

– Что ж, вы и впрямь выздоравливаете, – улыбнулась ей Софья Михайловна.

– А знаете, что мне помогло? – неожиданно для себя заговорила Этери. – Поход в приют. Я рада, что вы меня заставили все рассказать на этом сеансе. Не хотела рассказывать, в душе прямо все кричало, но уйти я не смогла…

– Есть такое понятие «честная игра», – сказала Софья Михайловна. – Вы играете по правилам. А вот ваш муж, похоже, нет.

Этери снова помрачнела, как туча.

– Мне приходится играть по его правилам. Он их установил. Я должна оправдывать его перед детьми, делать вид, что папа хороший.

– Но мама лучше, – опять улыбнулась Софья Михайловна. – Знаете поговорку: «Отсутствующий всегда неправ»? Ваши дети скоро поймут, что могут положиться только на вас.

– Я не хотела делать их заложниками развода. А теперь не знаю… Мне звонить Левану, когда он вернется? Напоминать, что у него двое сыновей, что неплохо бы с ними повидаться?

– Предоставьте решать ему, – посоветовала Софья Михайловна. – Пусть сам сыграет по своим правилам. Он же взрослый человек! Если он сам не вспомнит, что надо повидаться с детьми, значит, так тому и быть. И вам, и детям надо привыкать жить без него.

– Ладно, попробую, – вздохнула Этери. – Разве у меня есть выбор? Знаете, я думала про Ахилла и черепаху. Есть такая апория Зенона.

– Мы ее в школе проходили, – откликнулась Софья Михайловна. – Я терпеть не могла это издевательство над Ахиллом. А вы в какой связи вспомнили?

Этери долго молчала, вглядываясь в сидящую напротив женщину с суеверным страхом.

– Вы прямо читаете мои мысли, – призналась она наконец. – Я думала ровно то же самое. Ахилла как будто заставляют па-де-бурре[13]на пуантах выделывать.

– Кстати, па-де-бурре – стремительное движение, – вставила Софья Михайловна. – Он и на пуантах обогнал бы черепаху. Я когда-то была безумной балетоманкой, – добавила она. – В эпоху Улановой – Плисецкой.

– А я в детстве в балетной школе училась, – сказала Этери. – До пуантов, правда, не дошла, дедушка меня спас. И тогда меня отдали в школу Далькроза. Я думала сыновей отдать, но Герман Ланге отсоветовал.

– Мальчики относятся к ритмике болезненно, – понимающе кивнула Софья Михайловна. – Давайте вернемся к Ахиллу. Почему он вам вспомнился?

– Потому что я чувствую себя таким Ахиллом. Это меня заставляют семенить вслед за черепахой. Я хочу ее обогнать.